Горянка

Сердечные раны врачуя,
К бумаге припал я опять.
О солнце и ветре хочу я
Вам сказку, друзья, рассказать.

Однажды, босяк длинноногий,

Шел ветер из дальних сторон,
И утром пристал на дороге
К застенчивой девушке он.

Целует лицо и колени,

Хохочет: «Я славный джигит».
И в грубом мужском нетерпенье
Сорвать с нее платье спешит.

Кричит он: «Я к девичьим юбкам

Бросаюсь с давнишнего дня!
К твоим красноклювым голубкам
За пазуху тянет меня».

Но пуговки были на месте.

Силком расстегнуть их невмочь.
И ветер шагов через двести
Взъярился, отогнанный прочь.

Листва задрожала в тревоге,

И пыли поднялся вихор.
Умчался свистун длинноногий,
Исчез за вершинами гор.

А солнце всходило неспешно

Над полем, дорогой, рекой
И обняло девушку нежно
Своей загорелой рукой.

И девушка томно вздохнула,

Шепнула ему: «Погоди».
И пуговки все расстегнула
Сама перед ним на груди.

И солнце к заветным голубкам

Прильнуло потоком тепла.
Таким не безгрешным поступком
Довольна девчонка была.

А после, зайдя за утесы,

Она искупалась в реке.
До вечера девичьи косы
На смуглой лежали руке…

…О юноши, не для забавы

Рассказана сказка была.
По землям родимой державы
Проехал я верст без числа.

В горах, где родятся потоки,

В степи желтоликой, скупой
Нередко обычай жестокий
Над женской глумится судьбой.

Хоть я одержимый романтик,

Но рана открылась в душе,
Когда увидал в Самарканде
Узбечку в глухой парандже.

Быть может, она из красавиц,

Пленяющих сердце и ум,
Быть может, живет в ней, скрываясь,
Призванье Тамары Ханум.

А там, где прошел я над плеском

Ленивой арычной воды,
В одном из колхозов узбекских
Во время горячей страды

Мужчины все дни отдыхали,

Чаи распивали в тени,
А после за жен получали
Доходы на их трудодни.

Мне с детства знакома картина,

Живет и поныне она:
В седле восседает мужчина,
А сзади — плетется жена.

Спросил я однажды такого:

«Далеко ль отправился, Рзу?»
«Жена, дорогой, нездорова,
Вот видишь, в больницу везу…»

От сладкого слова о меде

Без меда не сладко во рту.
Что женщине речь о свободе
При старых порядках в быту?

В горах революция сабли

Вздымала, но женщину прав
Порой и теперь еще в сакле
Лишает семейный устав.

Он верен минувшему веку.

Но долго протянет едва ль…
Мне кажется, вижу я реку,
Сквозь время летящую вдаль.

Несет она воды с востока.

И реет в седой вышине
Зеленое знамя пророка
На правой ее стороне.

Под ним для спасения грешных,

Забывших свой долг мусульман
Имамы в чалмах белоснежных
Читают священный Коран.

(Пророк, кем написана книга,

Изрек поначалу всего:
«Муж есть в своем доме владыка,
А жены — тень слова его».

Намного хитрее, чем двести

Асхабов, державших совет,
В ученье понятие чести
Свел к слову пророк Магомет.

Имел, возвратившийся в Мекку,

Он девять покорнейших жен.)
Мне кажется, вижу я реку,
Что стала границей времен.

Над берегом правым густая

Нависла минувшего тень.
Над левым заря золотая
Венчает сегодняшний день.

И женщины тянутся к свету,

Восстав против воли родни,
Бросаются вплавь через эту
Опасную реку они.

Иные нашли в ней кончину.

Печали по ним не тая,
Гляжу на седую стремнину
Реки символической я.

Течет она в сакле и в поле,

Она — и в сознанье рубеж
Меж берегом женской недоли
И берегом светлых надежд…

…Река пред тобой, моя Ася,

Глубокая, не до колен,
Ты бросишься вплавь или сдашься
Обычаям дедовским в плен?

Не школьный, что сдан накануне,

Ты держишь экзамен, учти.
И сваты, седые как луни,
Не скажут: «Ты можешь идти».

Прости, Асият, мою смелость,

Заступник я твой и поэт.
Мне знать наперед бы хотелось,
Что скажешь ты сватам в ответ?

Гневится отец твой все пуще,

И кажется, что ятаган
Занес над тобой всемогущий
Невидимый бог мусульман.

Не бойся, с нагорий Хунзаха

На помощь скачу я верхом.
И верь, что от гнева аллаха
Тебя заслоню я стихом…

…Нередко над книжной стопою

Нам снятся красивые сны.
О женщина гор, пред тобою
Во многом поэты грешны.

Когда ты стонала от боли

И бил тебя пьяный супруг,
Они, не поняв своей роли,
Глухими прикинулись вдруг.

Когда ты рожала на поле

И губы кусала от мук,
Они, не поняв своей роли,
Слепыми прикинулись вдруг.

Сторонкой земные печали

Легко обходя за версту,
Немало стихов написали
Они про твою красоту.

И я виноват с ними вместе,

И мне твои слезы в укор:
Бывал я неискренним в песне.
Прости меня, женщина гор!

Когда тебя плеткой ударил

Отец твоих малых детей,
Я сердце под плеть не подставил
И пел об улыбке твоей.

И разве ты в том виновата,

Что, мартовский праздник любя,
Порой, улыбаясь с плаката,
Ты не узнавала себя?

Тебе, нарядившись, сплясать бы,

Да все недосуг, недосуг.
Наряды со дня своей свадьбы
Не ты ли сложила в сундук?

А мне б за столом райсовета,

Мужей атакуя иных,
Поставить по долгу поэта
Вопрос о нарядах твоих.

Хочу, чтоб носила ты горский

Наряд, что приятен для глаз,
В котором тебя на подмостках
Я видел в ансамбле не раз.

Хочу, чтобы в доме забота

Не гнула тебя как жену.
Хочу, чтобы в поле работа
Несла тебе радость одну.

Хочу тебе доли счастливой,

Но бой за нее до сих пор
Я вел, как поэт нерадивый.
Прости меня, женщина гор!

Ни разу кинжала из ножен

Не вырвав в защиту твою,
Я был чересчур осторожен,
А это как трусость в бою.

Ударило сердце тревогу.

Клянусь я грядущим годам —
Отныне ни мужу, ни богу
Тебя я в обиду не дам!

Всем бедам твоим и мытарствам

Дать бой — это славный удел.
Невежество вместе с дикарством
Беру, как солдат, на прицел!