Горянка

Достигнув в пути перевала,
Мы смотрим вперед с высоты…
Я рад, Асият, что не стала
«Османовой Асею» ты.

Во мглу погрузились нагорья,
Туман по ущельям клубя,
Ушла босиком ты, и вскоре
Подружки догнали тебя.

Догнали. Гурьбой обступили.
Сняла свои туфли Марин:
«Возьми. Мне другие купили,
Размер у нас вроде один».

Жакетом укрыв твои плечи,
Сказала Айша, в свой черед:
«Он теплый, из шерсти овечьей,
К тому же тебе он пойдет…»

Тебя от семьи отлучили,
Ушла ты из дома отца,
Но на стороне твоей были
Аульских подружек сердца.

Их чувства тебя согревали.
Уже позади перевал.
И ветер в бескрайние дали
Лететь тебе с ним предлагал.

А речка умчаться по склонам
Звала тебя с ней заодно…
Но вот уже в центре районном
Беседуешь ты в районе.

И под вечер в этом селенье,
Найдя у знакомых приют,
Перо обмакнув, заявленье
Ты стала писать в институт.

Лиловые сохли чернила,
Сливались с тревогой мечты.
В четырнадцать строк уместила
Свою биографию ты.

В таком родилася году, мол,
В таком-то, мол, в школу пошла.
А сколько я дум передумал,
Дней сколько провел у стола!

И с осени рыжей к апрелю,
Глянь, сколько я строк написал,
Но в них про одну лишь неделю
Я жизни твоей рассказал.

Была бы, конечно, ты рада
На почту тотчас поспешить,
Да две фотокарточки надо
К бумагам еще приложить.

И утром по улочке тесной
Дошла до второго угла
И тут фотографии местной
Шедевры увидеть смогла:

Вот скачки.
                 Лихой из Гуниба
Наездник, а чуть в стороне
Гафурова Абуталиба
Портрет, что запомнился мне.

Вчерашний лудильщик, он скуки
И часа не знал одного,
С набухшими жилами руки
Лежат на коленях его.

Подтянутый летчик в пилотке,
А вот вся семья, словно взвод, —
Старик поседелый в середке,
Со дней Шамиля он живет.

Доярка со знатной коровой,
С колхозной отарой чабан.
На белой подушке пуховой —
В чем мать родила — мальчуган.

Красавица с гордой осанкой,
С портфелем — ученый пострел,
Водитель такси — за баранкой,
На бочке верхом — винодел.

А рядом, поднявшая бубен,
На сцене артистка Муи.
Она исполняла здесь в клубе
Любимые песни свои.

По узенькой тропке кремнистой
Вершину, что в дымке видна,
Идут штурмовать альпинисты,
Меж ними горянка одна.

Молоденький киномеханик —
Любимого дела знаток.
Чуть выше — народный избранник:
Над сердцем багряный флажок.

Цовкринские канатоходцы.
Из Итля Кура, что здоров
И весит, как сам признается,
Без малого десять пудов.

На каждом мужчине папаха.
Доступно здесь чудо вполне:
Смотри-ка, вот агент соцстраха
На вздыбленном снялся коне…

Фотограф, хоть я и потрафил
В стихах тебе, глянь-ка вокруг:
Жизнь ярче любых фотографий,
Пойми меня правильно, друг.

А день разгорался погожий…
Перо мое, к делу быстрей!
Фотографа звали Сережей.
Вот Асю увидел Сергей.

Он, галстук поправив зачем-то,
Сказал: «Заходите. Прошу».
«Две карточки мне. К документам».
«Для вас что хотите. Прошу».

И вот ты застыла на стуле,
Назад отступил он на миг.
«Головку слегка перегнули.
Вот так. Улыбнитесь! Вот так!»

Побыв под накидкою черной
Согнувшимся, как старичок:
«Снимаю!» — сказал и проворно
Сиял желтый с трубы колпачок…

Увидел я снимки назавтра
И был огорчен как поэт.
Нет, это не Ася. Неправда!
Вот я нарисую портрет.

Взгляните: на этом портрете,
Как день, ее щеки белы,
Алей, чем восток на рассвете,
И, будто бы вечер, смуглы.

А брови — летящие птицы.
Такие встречал я порой
У женщин в казачьих станицах
И в селах над быстрой Курой.

Как мне, вам нисколько не странно,
И вы не смеетесь в усы,
Что родинку дочь Индостана
Рисует на лбу для красы.

Здесь должен я без промедленья
Сказать, что, темней, чем агат,
На левой щеке от рожденья
Есть родинка у Асият.

А стан ее тонок, как будто
У стройных черкесских невест.
А косы такие, что трудно
В один описать их присест.

Когда я на Асины косы
Гляжу, то, поверьте, друзья,
Мне кажется, будто с утеса
Два черных сбегают ручья.

Их утром, бывало, в ауле
Она расплетет у окна,
И словно полночного тюля
Окно заслоняет волна.

Всю жизнь бы, до смерти хотелось
Мне петь о глазах Асият.
В них робость, и нежность, и смелость.
Сражает сердца ее взгляд.

С днем каждым в горах хорошея,
Красавицей стала она.
И грудь, и улыбка, и шея
Достойны, клянусь, полотна.

О бедный фотограф, как многим,
Тебе не везет по сей день!
Ведь ты аппаратом треногим
Лишь снял ее облика тень.