Горящая земля

А еще помню иссиня-черного ворона, кружащего в пахнущем кровью небе, и свой бурный восторг при виде птицы. Был ли это один из двух воронов Одина? Услышали ли сами боги о свершившейся бойне?

Я засмеялся, и смех мой выглядел неуместным, потому что, насколько я помню, в тот миг царила тишина. Пока не заговорила Этельфлэд.

– Господин?

Она подошла ближе и пристально посмотрела на меня.

– Утред? – ласково окликнула она.

Финан стоял в паре шагов за ней, а с ним – Сердик, и вот тогда я понял. Понял, но ничего не сказал, а Этельфлэд подошла ко мне и положила ладонь на мою руку.

– Утред? – снова проговорила она.

Кажется, я молча посмотрел ей в лицо. Ее голубые глаза блестели от слез.

– Роды, – произнесла Этельфлэд нежно.

– Нет, – очень тихо проговорил я. – Нет.

– Да, – сказала она просто.

Финан смотрел на меня с болью на лице.

– Нет!

– И мать, и дитя, – прошептала Этельфлэд.

Я закрыл глаза. Мой мир потемнел, стал черным, потому что моя Гизела умерла.

* * *

«Wyn eal gedreas».

Это еще из одной поэмы, которую иногда поют в моем доме. Это печальная поэма и потому правдивая.

«Wyrd bið ful ãræd», – говорится в ней. Судьбы не избежать. И «wyn eal gedreas» – всякая радость умирает.

Вся моя радость умерла, и я погрузился во тьму.

Финан сказал, что я выл, как волк; может, я действительно выл, хотя и не помню этого. Горе надлежит скрывать. Человек, который сперва пропел, что судьбы не избежать, продолжил песню словами: должны сковать цепями наши самые сокровенные мысли. От опечаленного разума нет толку, сказал он, и надлежит скрывать печальные мысли. Может, я и вправду выл, но потом потряс руку Этельфлэд и зарычал на людей, сваливавших трупы в реку. Я приказал двум из них помочь тем, что пытались оттащить тела, застрявшие между быками разрушенного моста.

– Позаботься о том, чтобы наших лошадей свели вниз с вершины холма, – приказал я Финану.

В тот момент я не думал о Скади, иначе позволил бы Вздоху Змея забрать ее гнилую душу.

Только позже я догадался, что Гизелу убило проклятие, потому что она умерла в то самое утро, когда Харальд заставил меня освободить Скади. Сердик отправился рассказать мне о случившемся. С тяжелым сердцем он гнал коня через кишащую датчанами страну к Эскенгаму только для того, чтобы обнаружить, что мы оттуда уехали.

Услышав печальную новость, Альфред пришел ко мне, взял за руку и повел по улице Феарнхэмма. Он хромал, и люди расступались, давая нам дорогу. Альфред стискивал мой локоть и, казалось, дюжину раз собирался заговорить, но слова всякий раз замирали у него на губах. В конце концов он остановил меня и посмотрел мне в глаза.

– У меня нет ответа на вопрос, почему Господь посылает такое горе, – сказал он, а я промолчал. – Твоя жена была жемчужиной, – продолжал Альфред. Он нахмурился, и его следующие слова прозвучали тем щедрее, чем труднее ему далось их произнести. – Я молюсь, чтобы твои боги даровали тебе утешение, господин Утред.

Он подвел меня к римскому зданию, которое теперь превратили в королевский дом. В этом доме Этельред неловко взглянул на меня, в то время как дорогой отец Беокка смутил меня, вцепившись в мою правую руку и вслух молясь о том, чтобы его Бог обошелся со мной милосердно. Беокка плакал. Гизела хоть и была язычницей, но он ее любил.

Епископ Ассер, который меня ненавидел, тем не менее произнес ласковые слова, а брат Годвин, слепой монах, подслушивавший Бога, издавал протяжный заунывный звук, пока Ассер его не увел.

Позже Финан принес мне кувшин меда и пел печальные ирландские песни до тех пор, пока я не упился до бесчувствия. Только он и видел меня плачущим в тот день и никому об этом не проболтался.

* * *

– Нам приказано вернуться в Лунден, – сказал мне Финан на следующее утро.

Я молча кивнул. Меня не интересовал окружающий мир, потому и не заботили чьи-то приказы.

– Король возвращается в Винтанкестер, – продолжал Финан, – а господа Этельред и Эдуард собираются преследовать Харальда.

Тяжелораненого Харальда его уцелевшие войска забрали на север. Они переправились через Темез. Говорили, будто Харальд не выдержал боли и приказал найти укрытие. Они нашли такое на заросшем колючками острове, который, как и следовало ожидать, назывался Торней[5]. Остров находился на реке Колаун, недалеко от того места, где она сливается с Темезом. Люди Харальда укрепили Торней, сперва построив огромный палисад со множеством колючих кустов, а после возведя земляной вал.

Господин Этельред и этелинг Эдуард догнали их там и взяли в осаду. Гвардейцы Альфреда под командованием Стеапы устремились на восток через Кент, выгоняя последних людей Харальда и возвращая огромное количество награбленного.

Феарнхэмм стал изумительной победой, оставив Харальда на мели на пропитанном лихорадкой острове. Его люди бежали к своим кораблям и покинули Уэссекс, хотя многие команды присоединились к Хэстену, который все еще стоял лагерем на северном побережье Кента.