— Добрый вечер, Шпейдель, — мрачно произнес Хольтиц. Затем добавил: — Послушайте. — Резким движением Хольтиц выставил трубку на улицу: ночной воздух вибрировал от торжественного гула парижских колоколов. В залитой неоновым светом стерильной чистоте подземного командного пункта Шпейделя, находившегося в 60 милях от Парижа, этот звук, казалось, пронизывал все пространство маленького кабинета. Шпейдель взглянул на своего помощника, капитана Эрнста Майша, слушавшего вместе с ним, затем на гравюру Нотр-Дам у себя над головой.
— Вы слышите этот звук, Шпейдель? — спросил Хольтиц.
— Да, — ответил Шпейдель, — слышу. Похоже на колокола.
— Это и есть звон колоколов, дорогой мой Шпейдель, — подтвердил Хольтиц. — Колокола Парижа звонят, чтобы известить город, что союзники уже здесь.
Наступила длинная пауза. Затем фон Хольтиц сообщил Шпейделю, что, как и было приказано, он подготовил «мосты, железнодорожные вокзалы, коммунальные службы и их административные здания к уничтожению». Может ли он, спросил Хольтиц, «рассчитывать на помощь группы армий «Б» в вызволении его самого и своих солдат из города после того, как будут выполнены взрывные работы?» Опять наступила долгая пауза.
— Нет, — ответил Шпейдель, — боюсь, что нет, господин генерал.
Хольтиц утомленно вздохнул и спросил: «Есть ли у вас для меня какие-либо последние распоряжения?» Шпейдель ответил отрицательно.
— Тогда, дорогой мой Шпейдель, — продолжал фон Хольтиц, — мне ничего не остается, как только попрощаться с вами. Прошу вас, присмотрите за моей женой и детьми в Баден-Бадене.
— Присмотрю, — ответил Шпейдель напряженным от волнения голосом, — обещаю вам.
В отеле «Мёрис» усталый командующий округом Большого Парижа повесил трубку. Больше ею он не воспользуется.
46
Была полночь. На балконе второго этажа отеля «Мёрис» стояли два человека. В последний раз за свое короткое командование Дитрих фон Хольтиц вдыхал свежий ночной воздух простиравшегося перед ним города. Рядом с ним молча стояла блондинка, чей смех за прошедшие четыре года столько раз оживлял вечеринки в оккупированном Париже. Аннабелла Вальднер, отрезанная от своего отеля, собиралась провести свою последнюю ночь в Париже на кушетке в кабинете Хольтица. На рассвете вместе с другими немками, оставшимися в городе, Аннабеллу передадут Красному Кресту для репатриации в Германию.
Над затемненным городом прокатился другой звук, сменивший радостный перезвон церковных колоколов Парижа. Это была яростная пальба, которую открыл двадцатитысячный гарнизон Хольтица, напоминая городу, что час освобождения еще не наступил и что три танка капитана Дронна — это еще не армия. Пулеметная очередь ворвалась в праздничную атмосферу, царившую в «Отель де Виль», сорвав мраморный парик с бюста Людовика XIV и чуть не выбив бокал шампанского из рук Жоржа Бидо. Радио, несколько минут назад призывавшее город на улицы, теперь умоляло парижан «вернуться домой, закрыть окна, не выходить на улицу, это еще не конец».
В Префектуре полиции изнемогающий от усталости освободитель Парижа, прибытие которого вызвало такую бурю восторгов, готовился принять единственную желанную награду — искупаться. Когда Раймон Дронн влез в чан с холодной водой, только что принесший ее застенчивый молодой человек назвал себя. Его звали Феликс Гайар, и, когда они встретятся в следующий раз, он уже будет премьер-министром Франции.
Прислушиваясь к доносившейся со всех сторон стрельбе, Хольтиц повторял: «Что мне делать? Что мне делать?» Аннабелле Вальднер показалось, что он обращался наполовину к ней, наполовину в темноту.
Аннабелла взглянула на его сгорбленную, поникшую фигуру. «Сейчас уже поздно что-либо делать, — сказала она, — кроме как подумать о жене и детях». От ее слов Хольтиц вздрогнул. «Им будет нужен их отец», — добавила она.
Хольтиц долго стоял, не говоря ни слова. Затем очень мягко ответил: «Да, моя девочка, по-видимому, вы правы». Он взял ее руку, осторожно поднес к губам и поцеловал. После чего, пожелав даме спокойной ночи, Хольтиц отправился в свою комнату, чтобы часок соснуть.
Проходя по длинному коридору к лестнице, Хольтиц услышал за собой торопливые шаги. Он обернулся и оказался лицом к лицу с молодым офицером, с которым познакомился на Мульде, — капитаном Вернером Эбернахом. Эбернах тоже слышал звон колоколов и понял, что он означает. У него не было ни малейшего желания попасть в плен. Он сообщил Хольтицу, что его работа закончена, и спросил, есть ли какие-либо дальнейшие распоряжения.
— Нет, — ответил Хольтиц, — у меня нет для вас распоряжений, Эбернах.
Затем Эбернах спросил, поскольку его подразделение было откомандировано в Париж из первой армии, будет ли ему позволено отбыть. Он оставит отделение солдат, которые взорвут установленные заряды.