Горит ли Париж?

Находившийся в танке «Эль Аламейн» лейтенант Туни обнаружил, что так много людей карабкаются на гусеницы его машины, ныряют в башню, загораживают дорогу, что ему пришлось стрелять из пулеметов в воздух, чтобы расчистить дорогу. Капитану Жоржу Бюи — с покрасневшими глазами, измученному двумя бессонными ночами — его танк казался «магнитом, проходящим через кучу стальных опилок». Жан Рене Шампьон, француз из Мексики, на своем танке «Морт-Омм» добрался до площади Шатле в 8.30. Там он находился в течение «пяти наиболее памятных часов» в его жизни. Люди пели, танцевали, плакали, передавали солдатам вино и шампанское, буквально завалили машины его взвода, так что их не было видно. Девятнадцатилетний Леандр Мадори, корсиканский крестьянин, никогда не бывавший в Париже, разглядывал толпы из своей полугусеничной машины и без устали повторял: «Боже мой, какой он огромный!»

На пути продвижения 4-й дивизии американцев прием был не менее бурным. Капитану Бену Уэллсу из УСС, больному, усталому, покрытому испариной из-за сысокой температуры, казалось, что «волна людских эмоций подхватила нас и потащила в самое сердце Парижа… Было такое впечатление, будто пробираешься наощупь во сне». Стоя по щиколотки в цветах, Уэллс наклонился, чтобы обнять почтенную седовласую женщину, тянувшуюся поцеловать его. «Слава богу, вы здесь, — сказала она. — Теперь Париж опять будет Парижем». Через три недели сын дипломата Уэллс встретился с ней официально. Она была внучкой Фердинанда де Лессепса, построившего Суэцкий канал.

Но из всех впечатлений от продвижения по этому маршруту ничто так не запомнилось этим людям, как чисто эмоциональное воздействие сотен тысяч торжествующих, переполненных благодарностью парижан, окружавших их. Майор Фрэнк Бёрк из Джексона, штат Миссисипи, погрузившись в людское море, подумал, что это, «несомненно, счастливейшая сцена, которую когда-либо видел мир». У Бёрка осталось впечатление, что это были «целых пятнадцать миль ликующих, исступленно счастливых людей, ожидавших своей очереди, чтобы пожать вам руку, поцеловать вас, одарить едой и вином».

Прелестная девушка обвила руками шифровальщика Брюса Райна и всхлипнула: «Мы ждали вас четыре года». Точный во всем вирджинец заметил: «Но Соединенные Штаты участвуют в войне только три года».

— Ну так и что? — ответила девушка. — Мы знали, что вы все равно придете!

Повсюду на их пути счастливые, благодарные французы бросали американским солдатам, что у них было. Лейтенант Ли Ллойд из Алабамы заметил у своей машины женщину, вопившую: «Сувенир! Сувенир!» Вдруг она обернулась к стоящему рядом мужчине и выдернула у него изо рта трубку. Быстрым движением она сунула ее Ллойду. Прежде чем алабамец успел вернуть трубку, машина покатила дальше. Ллойд видел удаляющееся в толпе изумленное лицо мужчины. В конце концов, придя в себя и смирившись, мужчина заулыбался.

Хорошенькая девушка с тарелкой прохладного свежего винограда подбежала к лейтенанту Джону Моргану Уэлчу. Какой-то немец, пояснила она, забыл его в ее лавке. Когда Уэлч начал есть, наблюдавшая за ним красивая женщина заметила: «Это первый виноград, который я вижу за четыре года». Устыдившись, Уэлч предложил ей присоединиться.

— Нет, — ответила она. — Сегодня, молодой человек, все для вас.

* * *

Среди бури восторгов, бушевавшей на ведущих к центру города улицах, необычные вещи происходили и с гражданскими. Поль Бертран, художник по декорациям, неотрывно следивший за джипами 2-й бронетанковой, не верил своим глазам. Если американцы, думал он, смогли создать такую машину, то «победа в войне обеспечена». Подобно французам, в восточной части города сбегавшимся навстречу американским солдатам, чтобы проверить свои знания в английском, Роберт Миллер, американский адвокат, застрявший в Париже после Пёрл-Харбора, подскочил к проезжавшим мимо его дома на площади Мюэтт солдатам 2-й бронетанковой, лепеча по-французски слова приветствия. Они ответили ему недоуменными взглядами: все они были испанцами.

Восемнадцатилетняя Колетта Массиньи была уверена, что освобождение наступит именно в этот день. Она надела специально припасенное для этого случая голубое шелковое платье и отправилась на поиски освободителей. На улице Понп под наглухо закрытыми ставнями она увидела причудливую машину, в которой сидели трое в касках. Она подъехала к первому в своей жизни джипу и заговорила с его пассажирами. Они посмотрели на нее с таким же недоумением, с каким испанцы встретили Миллера. «Вы американцы?» — спросила она по-английски. «Черт побери, конечно, милая», — ответил водитель. Колетта бросилась ему на шею. В этот момент десятки людей, наблюдавших за ними из-за ставен, хлынули на улицу. Джип был буквально погребен под грудой человеческих тел. И тут над головой Колетты с шумом распахнулись деревянные ставни еще одного окна. Из окна высунулся молодой человек с серебристой трубой в руках. Полились сильные, волнующие звуки «Марсельезы». Колетта подумала, что вряд ли когда-либо услышит более прекрасное исполнение этой мелодии.

* * *