Горит свеча в моей памяти

Девушки остаются девушками. В девичьих комнатах все блистало чистотой. Те же железные кровати, но поверх одеял цветные покрывала. Красивые занавески. На прикроватных тумбочках вышитые салфетки. Какая-то парфюмерия в бутылочке с нарисованной кремлевской стеной. Я это все запомнил, потому еще недавно за такой обывательский уют могли исключить из комсомола. Так жили девушки. Но в соседней комнате все было немного по-другому. Девушки создали студенческую коммуну. К ним присоединилась (а, быть может, не присоединилась, а основала эту коммуну) дочь партийного руководителя А. И. Рыкова.

Не так-то просто произнести это имя — Алексей Иванович Рыков. Ого! Однако современному читателю приходится напомнить, кто это: в 1924–1930 годах Рыков был председателем Совета народных комиссаров. Можно сказать, премьер-министр, второе после Сталина лицо в государстве.

В конце 1920-х годов Рыков вышел у Сталина из милости. В данном случае с его, Сталина, точки зрения, было за что. Рыков был против отмены нэпа, против слишком быстрых темпов коллективизации сельского хозяйства и индустриализации страны. Пока что его, бывшего «вице-короля», спустили с Олимпа и назначили народным комиссаром связи.

В марте 1937 года А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и несколько других руководящих деятелей были обвинены в создании преступной группы, которая стремилась ликвидировать советский режим и занималась шпионажем, вредительством, террористической деятельностью. Все они были приговорены к расстрелу.

Студенческая коммуна у некоторых вызывала зависть: дочь народного комиссара вела себя более чем скромно, но принести из дома что-нибудь вкусненькое для всех коммунаров она все же старалась.

Еще один пример в таком же роде: мы писали заявление, чтобы нас приняли на подготовительные курсы Педагогического института имени А. С. Бубнова. Сегодня его имя, как и другие, как множество других, забыты, и все же… Бубнов был секретарем ЦК Партии, народным комиссаром просвещения и еще много кем, пока однажды ночью его не арестовали. Все повторилось так же, как с Рыковым. И чтобы больше не надо было менять название института, ему присвоили имя уже покойного Ленина.

Мне остается напомнить, что расстрелянные наркомы были фанатично преданы идеям, которые пропагандировали Ленин и Сталин, и готовы за них пожертвовать жизнью. Попробуй сегодня это объяснить.

Ну а мы, думающие студенты? И особенно наши учителя, наши воспитатели? Речь не шла о том, чтобы «строить баррикады». Но мы, по крайней мере, должны были почувствовать, кто и каким образом ведет нас к «светлому будущему». Должны были, но до этого не дошло ни тогда, ни позже. Так было, и большой вопрос, могло ли оно быть иначе.

Двенадцатая аудитория

В институте была аудитория, которая по размеру напоминала большой зрительный зал. Странно, но именно там нам приходилось сидеть с глазу на глаз с экзаменаторами. В это время чувствуешь себя жалкой овечкой, а он, экзаменатор — кум королю. Смотришь на своего всезнающего экзаменатора. Вчера был готов весь день хвалить его, а сегодня воспринимаешь совсем иначе. Именно он, тот, с которым можно было вести даже легкомысленные беседы, сейчас наденет свои толстые очки и заглянет в твою зачетку.

Один вопрос, второй… Пока живой, но после второго вопроса появляется третий. Ох, этот третий. Рассчитывать, что кто-нибудь тебе подскажет, не приходится, вокруг пустые, громоздящиеся амфитеатром скамьи и столбы, поддерживающие потолок.

В этой аудитории я слышал выступление известного тогда политического деятеля Карла Радека (его настоящая фамилия Собельсон). Это было незадолго до его ареста. Тогда он руководил Бюро международной информации ЦК ВКП(б), и это был семинар для редакторов республиканских газет и журналов. Как нам, студентам, удавалось услышать это выступление? Это отдельная история.

То, что Радек рассказывал, его шутливый тон, все это почти не имело никакого отношения к объявленной теме доклада или лекции; о ней он якобы вспомнил, когда уже должен был закругляться. Слушатели смеялись, аплодировали, и было за что. Но вот Радек начал рассказывать о своей давней беседе с Лениным, в которой, по его, Радека, словам, полемика была острой и, главное, шла на равных.

Все слушали, затаив дыхание. Шутка ли, от кого еще можно услышать такое. Но всем, конечно, было ясно, кто из них двоих, если только можно вождя мирового пролетариата сравнить с кем-нибудь, прав. И сейчас Радек, разумеется, сам об этом объявит.

Радек взял стакан с водой и, сделав глоток, продолжил:

— Тут Владимир Ильич спросил: «Наконец до вас дошло, что вы неправы?»

Все были уверены, что сейчас Радек будет бить себя в грудь за допущенную ошибку. Извиняться. Как же иначе? И тут…

— Я ему ответил, что нет, не дошло.

Никто не рассмеялся, никто не аплодировал. Несогласие Радека с Лениным так напугало, что несколько человек тихо встали со своих мест и исчезли поскорей за дверью.