Горицвет. Лесной роман. Часть 1.(СИ)

Приблизившись вплотную, он прижал ее к себе так, словно теперь уже не один только угольный взгляд, но вся его безудержная сила с ненасытностью вобрала ее. Ничего подобного Жекки никогда не испытывала. Грудь ее словно бы уперлась в булыжную стену. Ноги гудели от слабости. Но обнимавшие ее крепкие руки были нежными и горячими. Она чувствовала их проникающее под кожу тепло и, как завораживающий огонь ощущала растекающеся по всему телу блаженное успокоение. Сила, вбиравшая ее, оказалась на удивление легкой. Ее могущество не было подавляющим. Она ничего не отбирала, а, словно бы насыщаясь чужой беспомощностью, становилась еще неукротимее и полнее. Вместе с ней, внутри нее, растворяясь в потоках ее блаженного тепла, было так хорошо, так сладостно, как никогда еще не было в жизни Жеккки. Она зажмурилась, отвечая возникшей в ней неудержимой потребности принять это тепло и эту ни с чем несравнимую живую сладость.

Грег наклонился к ее лицу - он был на целую голову выше, и плечи его вблизи казались просто неохватными. Он с ленивой изнеженной неторопливостью обхватил ртом ее губы, ставшие, как и вся она, слабыми и податливыми, и Жекки почувствовала, как что-то горячее и твердое, заполнив собой ротовые внутренности, ласково обволокло ей язык, обвело слизистой мякотью зубы и десны.

Когда Грег слегка откинул назад ее голову, когда, захватив двумя пальцами, отлепил от ее виска выбившуюся прядку волос, Жекки поняла, что свершилось нечто непоправимое. Нечто, пока невыразимое на словах, но ощутимое, как безысходная тупая боль. Она подняла на него глаза, незаметно наполнившиеся слезами. Она могла лишь догадываться о том, какие теперь ее глаза - большие, влажно-воловьи, очерченные острыми стрелками ресниц.

- Жекки, - Грег смахнул сползающую по ее щеке слезинку, - вы боитесь? Но вы, по крайней мере, перестали дрожать. Я полагал, что сумею успокоить вас совершенно, однако... Скажите что-нибудь.

- Вы чудовище, - прошептала она, безуспешно отталкиваясь от его давящей груди. Она боялась, что задохнется, если он сейчас же не отпустит ее.

- Но чуть более привлекательное, чем раньше. Не правда ли? - в голос Грега вновь проникли прохладные насмешливые нотки. - Дорогая моя, когда я смотрю в ваши глаза, то вижу столько согревающих мою душу картин, что не могу оторваться. Я бы сказал, что пейзаж какого-нибудь французского импрессиониста - ну что-нибудь вроде "Осенний вид на взморье", или " Впечатление. Восход над заливом" вполне передал бы скрытый в них свет и трепет. Вам не приходилось видеть Моне или Сезана? Так я и думал. Когда-нибудь я обязательно свожу вас их посмотреть. Вы увидите, что прозрачность воздуха, воды и света, которые они умели передавать как свое мгновенное озарение, сравнимо только с игрой тех же стихий в ваших собственных глазах. О, дорогая моя, славная.

Грег снова склонился к ней, и она, отталкиваясь и задыхаясь, снова почувствовала ожог от прикосновения его губ, припадающих к ее закрывшимся увлажненным векам. Еле ощутимыми поцелуями он осушал их, одновременно все крепче и крепче вжимая ее опадающее тело в свою твердокаменную, как стена, плоть.

- Вы так наполнены, Жекки. Не слезами, не только слезами - кстати, почему вы плачете? Вы полны всем тем, что я мог бы любить всегда. Да, перестаньте же, Жекки. Вы полны и очень расточительны, и вашу душевную горячность ничуть не умаляют ни влага, ни мягкость естества. И потому этот влажный пламень не иссякает, и потому ваша жажда так постоянна и так изнурительна. Я же готов утолить ее. Я создан для этого, и хотел бы доказать это прямо сейчас.

Его губы опять готовы были сомкнуться вокруг ее губ. Жекки из последних сил заполнила разделявшее их крохотное пространство отчаянным, тихим вскриком. Возвратившийся к ней страх превозмог и сердечную боль, и уходящую как сквозь песок, гибельную сладость.

- Да отпустите же вы меня! Вы - чудовище!

LII

Вероятно, новое выражение ее лица насторожило его, и он, наконец, посмотрел на нее иначе. Медленно отстранившись, не без колебания, он отвел руки, смыкавшиеся вокруг ее талии.

- Что с вами? - спросил он, все еще не решаясь отпустить ее совсем.

Чувствуя себя выброшенной на берег рыбой, задыхаясь от душивших ее слез, Жекки наконец поняла, что пора сказать ему все-все. В этом было ее единственное спасение. Ее словно бы несло на какой-то стремительной волне страха перед той непоправимой переменой, что захлестнула ее в объятьях Грега.

- Вы когда-нибудь слышали про ликантропию? - спросила она, не умея подобрать других слов, кроме тех, что уже слышала однажды.

Грег отпрянул от нее, и, словно бы сразу поняв, не спеша подвел к дивану с большими кожаными подушками.

- Расскажите, сделайте одолжение...

Когда Жекки закончила свой сбивчивый рассказ, Грег смотрел холодно и спокойно. Напрасно она думала вывести его из себя. За все время, что она говорила, на его лице, замкнувшемся почти сразу после того, как он расцепил объятья, не промелькнуло ни одного движения, напоминающего смятение, или тем более - страх.