Горицвет. Лесной роман. Часть 1.(СИ)

- Неужели?.. Так-таки и никогда? - переспросил он, неторопливо приближаясь к ней. Он шел очень спокойно, только выпиравшие из брючных карманов костяшки пальцев выдавали сжатое в комок напряжение.

Чувствуя, что он загоняет ее в какой-то глухой и безвозвратный тупик, пятясь шаг за шагом, и все время видя перед собой его светящиеся странным весельем угольные глаза, Жекки уже не вполне понимала что и как она говорит. Она не успевала ничего обдумать, торопливо выбрасывая из себя все, что первым приходило в голову, ибо никакой другой защиты, кроме этих бессильных, почти жалких слов, у нее сейчас просто не было.

- Я все расскажу Аболешеву и он убьет вас на дуэли!

- Глупенькая, - смеясь, отвечал Грег, продолжая неспешно оттеснять ее к двери, выводящей в комнату, где она спала час назад, - если ваш супруг все еще хоть немного дорог вам, ни в коем случае не позволяйте ему стреляться со мной. Поверьте, либо я совсем не знаю жизнь, либо курильщики опиума еще более никудышные вояки, чем их прелестные жены. Я пристрелю его, как сонную куропатку.

Услужливая память тотчас вывела перед Жекки окутанное дымкой лицо старого лесника и заговорила его языком: "И скажу тебе, что за отменный стрелок из него получился... Из револьвера он с полусотни шагов попадал акурат в гривенник".

Она чуть не задохнулась от нового смертельного ужаса. "Ну почему, почему, если уж негодяй, так непременно какой-нибудь отчаянный дуэлист или громила? И откуда он знает, про Аболешева, откуда он вообще так хорошо про меня знает? Хотя о чем это я? Конечно, он знает, потому, что он ... не совсем он ".

- Но послушайте, да перестаньте же вы, в самом деле... - крикнула она в отчаянье.

- Если бы вы заметили во мне остатки порядочности, - не слушая ее и медленно подступая, продолжал Грег, - вы бы увидели, как долго я обуздывал свою низменную натуру. Можете поверить, что даже сегодня, каких-нибудь четверть часа назад я не посмел бы предложить вам ничего подобного. Такой уж я кретин. Но, моя дорогая, вините самое себя. Вблизи вас я раскис, в конце-концов, моя бездушная оболочка вовсе не из железа. Тогда-то у меня проскользнула постыдная мысль о сделке. Как деловые люди, подумал я, при известных условиях, мы с вами могли бы договориться. Не правда ли?

- Не смейте! Даже не пытайтесь мне этого говорить, - оборвала его Жекки.

- И я заранее знал, что вы ни за что не согласитесь. Да мне и самому, признаться, вовсе не по душе замешивать расчет в наши идиллические отношения. И все это чепуха, Жекки, просто чепуха... закладные в обмен на любовь - слишком грубо, старомодно, и совершенно не соответствует моим побуждениям. Вы против? Тем лучше. Значит, обойдемся без лишней болтовни. Притом я же не раз видел, как смотрят ваши глаза...

- Вы не поняли меня, Грег. Пожалуйста...

Теряя последнюю надежду, она вглядывалась в него, не понимая, какое чувство в эту минуту владело им сильней - желание проявить свою страсть или недовольство из-за неспособности обуздать ее. Во всяком случае, издевательский тон, словно ядовитая дымовая завеса, сопровождал все, даже самые недвусмысленные его слова. Но говорил ли он о любви? Ведь он ни разу не сказал, что любит ее!

"Да я просто дура, если могла предположить в нем хоть что-то, напоминающее обычного человека. Хотя бы обычного, не говоря уже - благородного. Он же просто - животное. Лесная дикая зверюга, поменявшая шкуру. И больше ничего". Первый раз мысль о ее четвероногом приятеле явилась ей в таких черных тонах, столь явно отдающих неприятием. От этого ее залихорадило еще сильнее, и она слегка оступилась, делая очередной, неверный шаг назад.

- Нет, меня вы не обманете, - произнес Грег, остановившись потому, что дальше Жекки некуда было отступать. - Я не спутаю это выражение ни с каким другим. И я видел его в ваших глазах.

- Грег, послушайте... - Жекки уже умоляла, упершись спиной о дверной косяк и выставив перед собой согнутые в локтях руки. - Я очень, очень люблю Аболешева. Я люблю только его, и еще, но чуть-чуть по-другому... еще одно милое существо...

- Не обманывайте себя, моя дорогая. Вы боитесь признаться себе. Я понимаю, и готов взять целиком на себя все бремя нашей, я уверен, нашей общей вины. Иначе я не стал бы... Поверьте, это было бы невозможно. Невозможно соблазнить женщину, не желающую быть соблазненной. Как говаривал старина Геродот, или кто-то из его мудрых соплеменников. Вы помните Геродота, дорогая? Ах, да, вы скверно учились. Тем не менее, я старался следовать его нехитрой формуле, заученной, помниться, вместе с первым десятком латинских глаголов. Как быть? Иначе соблазн оборачивается криминальной пошлостью, на которую я, при всей моей испорченности, пока не способен. Может быть, только пока, кто знает? По отзывам ближних, мои возможности год от года расширяются. А объем уголовного права, не доступный моей безнравственности - наоборот. Но Жекки, дорогая, вы меня совсем не слушаете. Почему вы дрожите?