Горицвет. Лесной роман. Часть 1.(СИ)

- Значит, вы все эти одиннадцать лет не могли ее забыть... вашу жену? - осторожно спросил Соломон Иваныч. Охотник передернул плечами и устремил на Гиббона колючий взгляд.

- Неужели вы полагаете, что я так примитивен? - раздраженно спросил он. - Конечно, я ее помню, и картина ее смерти, думаю, отравила бы жизнь любому человеку, окажись он на моем месте. Но посмотрите, разве я похож на человека, способного любить? - сказав это, Охотник негромко засмеялся. Кашель как обычно последовал за приливом его сумбурного веселья. - И правда, это было бы смешно, - продолжил он, выровняв дыхание. - Смешно. Если бы я потратил столько времени на поиски Зверя только потому, что хотел отомстить. Хотя согласитесь, мне было за что мстить. Но нет, любезный мой, нет. Недолго нас покойницы тревожат... Все не так просто. - Охотник снова передохнул, и из его лисьих глаз выплеснулся мрачный пламень. - Зверь не обыкновенный враг, победой над которым я мог бы изжить свою ненависть.

Чем больше я его узнавал, тем вернее представлялась догадка - он в обеих своих ипостасях - волчьей и человеческой - проявление сущности иного нездешнего мира. С помощью ликантропии эта сущность, видимо, овладевает человеческим сознанием настолько, что видоизменяет его безвозвратно. Человек перестает быть собой. Он превращается в действительное чудовище, не только в физическом смысле , но содержательно, по его представлениям о мире, о добре и зле, о значении другой жизни вообще. Он делается чем-то таким, чего не вбирает наше понимание. И поэтому он угрожает всем нам, дорогой Гиббон. Как представители рода людского мы обязаны противостать ему и извергнуть из нашей жизни, с нашей земли, просто потому что мы люди. Быть может, не самые достойные, не те, кто, конечно, в тысячу раз больше нас с вами заслуживают чести представлять в этой борьбе человечество. Но так сложилось, что уничтожить Зверя придется именно нам.

Охотник замолчал. Теперь Гиббон смотрел на него с прежней суровой почтительностью и даже с чувством собственного возросшего значения. Эта перемена во взгляде Соломона Иваныча, вероятно, совершенно удовлетворила Охотника. Он посмотрел куда-то в направлении берегового подъема, в который упирался мост, и тихо свистнул. Спустя мгновенье в ответ ему раздался точно такой же свист.

- Мой человек ждет меня. Надо ехать, - сказал Охотник, протягивая Гиббону руку. - Помните все, о чем мы с вами договорились. Если вам придется действовать одному, будьте предельно точны в каждом шаге. Малейшая оплошность вас погубит. Двадцать тысяч вам перечислят только при предъявлении верных доказательств, о чем вам придется позаботиться заранее. Да, вы, конечно, понимаете, что сообщать что-либо из услышанного здесь третьему лицу для вас же небезопасно.

- Не сомневайтесь. Я себе не враг.

- Ну, прощайте.

Охотник быстро прошел по мосту, с заметным усилием взбежал по деревянному настилу и скрылся в темноте. Проводив его взглядом, Соломон Иванович медленно направился обратно в трактир. Его неудержимо, почти до физической боли, потянуло к людям, в понятную, пусть и затасканную и грязноватую, но зато привычную, обжитую среду.

XXXII

В общем зале трактира, не смотря на позднее время, еще оставалось довольно много посетителей. Шприх тотчас выделил среди них несколько знакомых физиономий, по большей части уже сильно раскрасневшихся от духоты и употребленных напитков. Он без церемоний подсел за столик к компании таких засидевшихся гуляк, и они так же бесцеремонно приняли его, одарив на радостях пьяными объятьями и поцелуями.

Приятели стали наперебой угощать его, подсовывать тарелки с закуской. Тотчас потребовали у полового еще водки, порцию кулебяки и холодной телятины, и не успокоились, пока Соломон Иваныч не опустошил третьей рюмки. Дальше пошли обычные бессвязные разговоры, показавшиеся Соломону Иванычу на редкость занимательными. Он много пил, ел с аппетитом, которого давно не испытывал и пытался не без успеха участвовать разом во всех разговорах, начинавшихся одновременно между всеми участниками. В конце концов, охмелев, он втянулся в атмосферу угасающего кутежа, так что засевшая где-то глубоко вязкая тьма, как показалось, отпустила его насовсем.

Но вот гуляки один за другим принялись откланиваться. Зала начала пустеть, и чтоб отсрочить необратимое закрытие, трактирщик выпустил последнего увеселителя, припасенного на сегодня.

Это был маленький смуглый человек в огромном белом тюрбане и широких атласных шароварах огненного цвета. Чуть повыше его левой щиколотки блестело стальное кольцо. От кольца тянулась тонкая цепочка, прикрепленная другим концом к ошейнику на горле маленькой подвижной обезьянки.