Горицвет (СИ)

Один внук-заложник вскоре умер во время чумы, поразившей владения барона, а вот второй… второй выжил и, мало того, получил воспитание наравне с детьми своего, если можно так сказать, поработителя. Ни мать, ни дед так и не дождались его возвращения домой. Они умерли, и мальчик остался на чужбине совсем один. Но надо признать, ностальгические муки были ему чужды. Будучи пятнадцатилетним мальчишкой, он поучаствовал в каком-то мелком сражении на границе с Польшей, после чего получил прекрасную возможность продолжить военную практику в качестве оруженосца в армии бранденбургского курфюрста.

Видимо, военная доблесть молодого воина настолько выходила за рамки предписанной нормы, что в двадцать один год он удостоился посвящения в рыцари по всем канонам древней европейской традиции. Вновь посвященный рыцарь, рыцарь в одном щите, то есть, не имевший своих вассалов, получил герб. Его описание мы находим в Дрезденском гербовнике 1501 года: «Щит разделен пламениевидно на две части. Верхяя — диамантовая, нижняя — червленая, а по середине — серебряный цветок, заходящий на оба поля. Намет на щите червленый, подоложенный серебром». Для наших целей особенно занимателен девиз: Lumen Caeli, Sancta Rosa. — Грег остановился и пристально посмотрел на Жекки.

— Дорогая моя, может быть, вам что-нибудь говорит это описание и этот поэтический латинский возглас?

— Нет. — Жекки покачала головой и подняла на Грега взгляд, подернутый влажной синевой. Грег тяжело вздохнул. Докуривая сигару, он растягивал молчание, как будто что-то прикидывая в уме, или все еще не зная наверняка, стоит ли доводить начатый рассказ до конца.

— Надеюсь, перевод вам не требуется? — проговорил он, и снова взметнул на Жекки испытующий взгляд.

— Нет. — Смысл девиза был ей понятен.

Она, не отрываясь, следила за Грегом, но его медлительность и чем-то настораживающий вопрос ни на гран не прибавляли спокойствия, а наоборот приводили сжатый комок сердца в пульсирующую жаровню. Рассудочного понимания Жекки не хватало, чтобы сообразить, куда он клонит. Но жаровня обжигающая ее внутреннюю пустыню гудела призывней и, повинуясь этому призыву, она готова была слушать его еще сколь угодно долго. Кажется, само сердце уже что-то прочувствовало.

— Молодой рыцарь был известен в германских землях под именем Иоганна Андреса фон Гегенсгольма, — продолжил Грег. — Еще примерно в течение двух лет после посвящения он возникает то там, то сям, отмечаясь участием в сражениях, которые периодически вели наемные армии немецких князей, пока в одном из сообщений магистра Ливонского ордена не появляется сожаление о том, что недавно покинувший Ревель молодой фон Гегенсгольм, отказался послужить Ордену и отправился вопреки предостережениям и уговорам дальше, в Московию.

Согласитесь, довольно странная перемена участи для удачливого онемеченного парня. Точно некая неодолимая сила вдруг повлекла его на родину, и ничто на свете уже не могло остановить на этом пути. Подготовленная для печати заметка прадеда завершается тем, что следы молодого рыцаря в Московии считаются потерянными. Но на деле прадед не остановил поисков и был готов, во что бы то ни стало, распутать клубок до конца. Собственно, к моменту написания заметки он уже твердо знал имя своего обидчика, того, кто вызвал пожар в его усадьбе и, оклеветав, заставил покинуть Россию. Вероятно, Андрей Федорович написал эту крохотную статейку, помышляя о мщении. Что остановило его, мы никогда не узнаем.

Вы, может быть, спросите, каким образом я получил все эти сведения, если архив прадеда сгорел, а все позднейшие бумаги — письма, документы, включая те, что семья Андрея Федоровича доставила из Италии по возвращении в Россию, все было описано наряду с другим имуществом и вывезено из дома? Могу объяснить.

Скажу честно, я очень долго был далек от злоключений прадеда и его исторических поисков. Мои жизненные обстоятельства складывались так, что я вынужден был заниматься иными вещами. Мой интерес пробудился только после того, как я выкупил назад усадьбу и задался целью вернуть домой по возможности как можно больше ценностей, когда-то принадлежавших моей семье. Странный, немотивированный отказ полиции на просьбу вернуть мне бумаги, изъятые при описи дворцового имущества, стал первым сильным побудительным толчком. Затем я выкупил несколько картин из фамильного собрания. В их числе оказался вот этот самый портрет родословной — ветвистое толстое дерево.

Грег подошел к полотну в массивной раме, прислоненному к стене, и провел по нему рукой.

— Занимательна была, однако, не его наружная сторона, а то, что имелось на обороте.