Горюч камень Алатырь

– Да… Как ни крути, а надобно жить дальше, – вымученно улыбнулась Аннет. – Что ж, подожду вас. У меня роман неразрезанный остался… стану целый день читать. Не беспокойтесь обо мне.

Вера внимательно посмотрела на неё. Негромко сказала:

– Аннет, я знаю вас целую жизнь. И я не беспокоюсь, поверьте. Только сядьте с книгой подальше от окна, там ужасно сквозит. Не хватало только вам, как всем этим барышням у Тургенева, приобрести чахотку. А я постараюсь как можно скорее вернуться к вам.

Оставив Аннет в спальне, с книгой на коленях, Вера вышла из дома. Полковник Долмановский принял её с откровенно недовольным выражением лица.

– Иван Аристархович, я понимаю, что перехожу все меры вежливости и вашего долготерпения, – начала Вера, не дав начальнику тюрьмы открыть рот, – И поверьте, не менее вашего понимаю всю неуместность моего визита. Я бесконечно благодарна вам за то, что вы сделали для меня… и моей дочери. К сожалению, она не способна поблагодарить вас лично, поскольку…

– Истерика? – догадался полковник. Вера тяжело вздохнула:

– Вы даже не представляете… Как я пережила эту ночь – сама не понимаю!

– Каков мерзавец! – искренне сказал полковник, выходя из-за стола и принимаясь мерить шагами кабинет. Паркет под его ногами сурово скрипел. – Поверьте, княгиня, только ради вашей дочери я разрешал… Необыкновенная барышня! Я старик и могу себе позволить… Так умна, так деликатна, тонка, вежлива… Да, вчера, конечно, от отчаяния дала слабину. Я надеялся переупрямить, но быстро стало ясно, что она и в самом деле из моего кабинета добром не выйдет! Так трогательно волновалась за этого сукина сына: мы, мол, его тут голодом морим и в карцере с крысами держим! Пришлось мне лично пойти к нему в камеру и злоупотребить, так сказать… Только после моего давления сей господин изволил набросать своей невесте сей отказный лист! Простите великодушно, княгиня, мне понятны ваши чувства… Но как вы могли допустить союз вашей прелестной дочери с таким… таким…

– Вы же видели мою Аннет, Иван Аристархович, – убито пожала плечами Вера. – Девочке девятнадцать лет, влюблена по уши… Тут любое давление только бы во вред пошло! Впрочем, я рада, что мы избавились от господина Сметова… хотя бы таким способом. И я пришла просить вас о последней милости. Если вы сейчас же укажете мне на дверь, уверяю вас, я не обижусь, но…

– Княгиня! Вы меня, право, оскорбляете!

– Ах, простите меня, простите, Иван Аристархович… Всё это нервы: вы не представляете, сколько мне пришлось пережить за эти месяцы! Но не позволите ли вы мне увидеться с господином Сметовым? Аннет сказала мне, что суд уже состоялся и посещения посторонних разрешены… Мне, право же, есть что ему сказать! И как матери, и как женщине!

Полковник внимательно посмотрел на Веру. Та ответила ему прямым негодующим взглядом.

– Надеюсь, после этого мне не придётся отправлять в Тобольск гроб с останками господина Сметова? – совершенно серьёзно осведомился полковник. Вера холодно улыбнулась в ответ:

– Ваш арестант останется цел и невредим. Слово княгини Тоневицкой.

– Что ж… в таком случае прошу вас следовать за мной.

Идя следом за полковником, Вера вспоминала о том, как почти семь лет назад шла по этому же самому коридору на свидание с братом. И, давя страх и горе, ждала потом в большой пустой комнате, где стол и два стула казались злой насмешкой над испуганными, ожидающими самого худшего людьми… До сих пор она помнила трещину, змеящуюся по стене, которую она за час ожидания сумела изучить вдоль и поперёк. Трещина была похожа на реку Волгу со всеми притоками, и Вера тогда нашла на этой «карте» и Каму, и Москву-реку, и Оку, и Обь… Какие реки искала Аннет? – с болью подумала она.

Комната была та же самая. Трещина никуда не делась.

– Прошу вас подождать, княгиня. Скоро его приведут.

– Я никогда не забуду вашей снисходительности, Иван Аристархович. Остаюсь вечная ваша должница.

Полковник коротко поклонился в ответ и вышел.

Ждать в самом деле долго не пришлось: через десять минут в комнату в сопровождении жандарма вошёл Андрей Сметов.

– Княгиня?.. – недоверчиво спросил он. И застыл, уставившись в стену, пока жандарм не вышел и тяжёлая дверь не захлопнулась за ним. Вера молча смотрела на сметовскую хмурую, заросшую чёрной щетиной физиономию, упрямые, сросшиеся на переносице брови, сильно отросшие, перепутавшиеся волосы… Тяжёлое молчание затягивалось. Становилось очевидным, что Андрей, статуей застывший у стены, твёрдо намерен не вымолвить ни слова до конца свидания. Вера вздохнула, села на стул и вполголоса сказала:

– Андрей Петрович, я прекрасно понимаю, с какой целью вы написали моей дочери это письмецо из дурного романа. И поверьте, я здесь не затем, чтобы закатить вам сцену. Сядьте, прошу вас. У меня очень мало времени.

Андрей молча поднял на неё чёрные, воспалённые глаза. Медленно отошёл от стены, сел, положил на выщербленный стол большие, покрасневшие кисти рук.

– Итак – Тобольская губерния, шесть лет? – спросила Вера.

– Полякам удалось уехать? – спросил, в свою очередь, он.

– Полагаю, вы и так знаете, что да. Случись по-другому…