Горюч-камень

Навстречу попадались только бойцы — сельские жители то ли еще отсиживались в погребах, то ли до начала боя покинули село. Но вот Мишка увидел выбежавшего из-за пепелища мальчишку, одетого в фуфайку не по росту и в немецких эрзацваленках. На голове неуклюже торчала немецкая пилотка.

— Эй, дядя! Сюда! Сюда! — кричал он, заприметив издали идущего солдата. Мишка ускорил шаг навстречу мальчишке. Тот сперва опешил, увидев перед собой не взрослого бойца, а такого же, как он, подростка, но тут же согнал с лица удивление и сразу посерьезнел:

— Бегим за мной! Там, в риге, немец! Ну, чо разинул рот, бегим, а то утекет!..

Мишка рванул из-за спины автомат, бросился за мальчишкой.

Обежав пепелище, увидел впереди на пустыре одиноко стоящую, приземистую ригу. До нее доходила каменная стена, и ребята, согнувшись в три погибели, побежали вдоль нее к риге.

— Вот что, ты беги к воротам, стань и следи в оба, — приказал мальчишка. — А я — вон туда: там, я знаю, на крыше лаз есть, шугану камнем. Понял?

— Понял.

Мальчишка побежал за угол, а Мишка, держа автомат наизготовку, прокрался к воротам и затаился. Рига безмолвствовала.

Но вот в глубине ее что-то загромыхало: это, видимо, мальчишка швырнул в лаз камень. И в тот же миг рига огласилась длинной автоматной очередью. Мишка отскочил от ворот, и в это время из риги выбежал долговязый гитлеровец и бросился саженными скачками к густым зарослям вишенника.

Мишка зачем-то встал на колено, вскинул ППШ и нажал на спусковой крючок. От неожиданно прогремевшей очереди закрыл глаза, тут же открыл и увидел, что немец продолжает бежать, по-заячьи петляя и оглядываясь. Вон он выстрелил навскидку из автомата и прибавил ходу. Мишка упал на снег, положил ствол автомата на кстати подвернувшийся булыжник, прицелился и дал очередь. Фашист нелепо хватнул руками воздух и рухнул, не успев добежать до вишенника. Попал! Мишка вскочил и бросился было к упавшему гитлеровцу, но тут же спохватился: а где же мальчишка? Побежал за ригу.

Тот сидел на снегу, привалившись к соломенной стрехе, и тщетно пытался стащить с ноги эрзацваленок.

— Что, ранило?

— Кажется, да, — тихо промолвил мальчишка.

— Держись за меня, — Мишка ухватился за эрзацваленок и осторожно потянул. Мальчишка застонал.

— Полегче! Ты думаешь, это так себе…

— Хорошо, хорошо — терпи!

— Ой! Полегче, говорю, а то сейчас, как двину!..

Мишка еще раз потянул, на этот раз успешно. Портянка вся намокла кровью, видно, ранило сильно.

— Ты сможешь потерпеть, я сбегаю за нашими?

— Давай, беги.

И Мишка поспешил, придерживая автомат, чтобы не очень бил по спине. Но бежать далеко не пришлось: бойцы, услышав стрельбу в огородах, сами торопились сюда.

— Что, хлопец, случилось?

— Мальчишка там… лежит раненый. Помогите, дяденьки.

Бойцы взяли раненого мальчишку, положили на снятую кем-то шинель и понесли к медсанбату. Мишка сначала пошел следом, но потом вспомнил про немца — захотелось посмотреть: как-никак, первый им убитый враг!

Нашел его у самого вишенника — еще немного и убежал бы, вражина. Тот лежал с открытыми глазами и оскаленным ртом, и у Мишки по спине поползли мурашки. А вдруг живой! Он несмело толкнул его носком сапога. Нет, убит, конечно! Заросшее рыжей щетиной обличье фашиста выражало звериную злобу.

Вот он, Мишка, перед тобой враг, пришедший в твою страну жечь и убивать. Вглядись в него хорошенько, запомни на всю жизнь. Запомни и бей без жалости и промаха, мсти за поруганную Родину, за расстрелянного на Горюч-камне Петьку, за слепого Семку, за погибшего в сегодняшнем бою Семенихина…

Мишка вдруг вспомнил, что его, должно быть, уже заждался с патронами младший сержант, резко повернулся и побежал искать хозчасть.

Глава вторая

В РАЗВЕДКЕ

Наступила затяжная полоса оборонительных боев. Противник, оправившись от нанесенного ему под Ельцом и Ливнами сокрушительного поражения, подтянув свежие силы, судорожно, но довольно прочно вцепился в орловский чернозем. Весенняя распутица сковывала передвижение войск, особенно техники, пугала немцев не менее, чем недавние жуткие морозы.

Наши разведчики, возвращаясь из ночной вылазки в занятую фашистами деревню, подорвали гранатой автомашину с почтой. Сотни солдатских и офицерских писем, так и не дошедших в далекий «фатерлянд», легли на дощатый стол в блиндаже командира стрелкового полка. Отрезвевшие от первых успехов гитлеровцы писали женам и матерям о своих неимоверных злоключениях и страданиях. в России. «Молись за меня, милая Гретхен, — писал какой-то обер-лейтенант. — В этом аду не знаешь, будешь ли ты жив через час. Месяц назад под Русским Бродом от моего взвода осталось пять человек, я тоже чудом уцелел. И это не первый такой бой. Русский Иван оказался не таким слабым, как мы представляли его себе в Германии. Я слышал тут одну поговорку: „Не зная броду — не суйся в воду“. А мы сунулись и теперь не выбраться из него целым…»