Горизонт событий

Зачем нужны эти скамейки, помосты, тупые крестьяне и глупые буржуа, музыканты с нотами и быки с колокольчиками, изготовленные из ковкого строительного материала, одинаково подходящего и для скамейки, и для тени от зонтика?.. Из этого материала выплавляются прозрачные коридоры, в глубине которых незаметно, как сумерки, сгущается гибель Эммы. Когда она умрет, то выйдет из картины, в которую погрузил ее художник, и скажет: «Я — это эзотерический Гюстав» (Надиным почерком на полях: «Ума у нее для того, чтобы сделать такой вывод, не хватит»), потому что Флобер не кто иной, как Эмма, а не Октав, не Джальо, не Карлос, — только Эмма, увидевшая сон о Гюставе.

Но! Механизм тождества, запущенный Эммой или Гюставом полтора века назад, как физическое тело, сбросившее с себя оковы гравитации, сообщает словам так называемую скорость убегания. Продекламированное вслух от начала до конца сочинение убегает в сегодняшнюю или завтрашнюю — вечную — реальность, становится неотъемлемой частью вещности мира, приобретает свою сферу влияния. Мы не можем видеть Чжуанцзы, но можем видеть бабочку. Человек по имени Флобер умер, и он все больше становится Эммой, как умершие писатели превращаются в своих вдов из-за фанаберии последних, посмертно устанавливающих за своими великими мужьями, как за безумцами, неусыпную опеку. Но и вдова наконец умирает, уступая права на мужа литературе (почерком Нади: «Которая достойно продолжает сиротское вдовье дело!»), а Эмма, вынашивающая в себе маленького Флобера, как мать, распростершая крылья, сумеет постоять и за себя, и за птенцов... На том месте, где был вчера Флобер, — пустота, но вещество романа продолжает сгущаться до сингулярной точки, которая вбирает в себя все окружающее и через пространственно-временную горловину (астрономический термин) выбрасывает далеко за горизонтом событий энергию поглощенного вещества. Согласно предположению Эйнштейна, в конце концов Эмма может оказаться в какой-то невероятно отдаленной от нас точке Вселенной. Взглянув на часики, она увидит, что и секунды не прошло, как Флобер отложил перо. Однако если сравнить эту Эммину секунду с земным временем, выяснится, что, пока она подносила к глазам браслет с часами, по земным меркам ее забросило на миллион лет в будущее (или в прошлое), в котором, если она пожелает восстановить тождество между собою и своим создателем, ей придется засесть за роман «Гюстав Флобер»...

10

МАРШРУТ КЛЕО. Время не пощадило, как сказано в путеводителе по Вавельскому замку, знаменитых резных голов из липового дерева в «Зале под головами». После раздела Польши в восемнадцатом веке след большинства из 194-х скульптур теряется — след голов, изображавших членов королевских династий, знатных вельмож, поэтов, ученых и воинов. Канув в Лету, большинство голов подчинилось общему круговороту вещества в природе, растворившись в воздухе и воде, пройдя сквозь жернова земли и жабры рыб, стекло льда и зеркало затона, уйдя в подземные и подводные реки, водопроводы и трубы фонтанов, в дыхание растений, в раствор кислорода в азоте, наконец возникнув, как видение, в небе, подчинившись процессам облачного образования, сменив истлевшую липу на водяную пыль. И каждая голова какое-то время еще сохраняла свое величавое белоснежное очертание, пока ветер не унес их все к краю неба и земля не втянула их в свои воронки, и головы опять двинулись в тот же путь на волне Мирового океана, обогащенные ураном, калием, литием, подхваченные Гольфстримом, снова и снова повисая над нашими головами, принимая форму облака, пересыпающегося внутри самого себя, вокруг которого кружат птицы и самолеты с объективами в иллюминаторах, как женихи вокруг Пенелопы, которая не могла понять, на какую голову следует ставить, и ставила на ту, которую операторы снимали крупным планом. Объективы дышали в затылок голов, выстроившихся к горным массивам и хребтам, как очередь к трибуне. Благодаря перекрестному опылению хлеба, которого еще хватало на всех, родилась новая революция, заработавшая вдруг в режиме Гольфстрима, и доселе невиданного зрелища — не просто говорящих, но очень хорошо говорящих голов — тоже стало вдруг хватать на всех, хлеб пришел в равновесие со зрелищем, поскольку техника операторов обрела большую подвижность, и, чтобы удержать возникшее положение в равновесии (хлеб явно клонился к закату), липовые головы сформировали идею хорошего липового конца...