Горизонты

За жаркое, сухое лето река осела, на перекатах совсем обмелела, можно перебрести. Теперь уж ни один пароходик не гудит. Хотя на реке и нет пароходов, но все равно идти камешником по-своему интересно. У подошвы обрывистого берега лежат оползни с опрокинутыми вниз вершинами ольховых кустов. Кусты чудом держатся, цепляются разлапистыми корнями за глинистый берег. Но это только до будущей весны. В половодье река подчистит все, унесет и эти кусты. А вот камешник… камешник останется. Он давно тут лежит. Откуда взялся этот камешник? Вдоль берега на приплеске лежат на целую версту сплошняком камни. И ведь камни не маленькие, по куриному яйцу есть голыши. А мелюзги, видимо-невидимо. Даже ходить тут по камням трудно. Но мы ничего, привыкнем…

Идем с Колей, к камешкам приглядываемся. Увидим плиточку, кинем в реку, чтоб она упала ребрышком, булькнула по-особому. Тогда мы считаем, что «заперли» реку. А то еще кинем ее пластом понизу: плиточка начинает делать прыжки — вначале, от берега, большой прыжок, а потом меньше и меньше. Так мы «ели колобки». А есть еще такой камень «чертов палец». Правда, попадаются они редко, только счастливчику. Камень этот похож на палец, и все говорят, что он полезный. Поранишься где-нибудь, поскобли этот палец и белой каменной мучкой присыпь ранку, — живо ее затянет. Об этом мне бабушка как-то говорила. А других голышей беспутевых — серых, синих с белыми прожилками, черных, тут полно. Откуда они и взялись здесь, на берегу? Или земля их выпирает из низу, или река откуда-то сверху принесла, выплеснула крутой волной на берег да так и оставила сушиться? Или они родились, как рождаются рыжики в ложках? Этого и Коля с братьями не знает, и я — тоже. А вот учитель наверняка знает. Знает, откуда взялись эти камешки, почему наклонились ольховые кусты с берега, и река наша почему плывет в ту сторону, где каждый день садится солнышко.

Сегодня нам повезло. Вначале Коля нашел какой-то особый камень, которым можно писать на другом. А потом и я нашел такой же. Попробовал на камне намалевать Урчала. Получается, как в школе на доске. И еще нашли красный камень — тоже пишет. Вот чудеса! Полсумки насобирали таких камней. Не заметили, как и темнеть начало.

Дома бабушке уже не сиделось, беспокоилась. Хотела с Урчалом пойти разыскивать меня. А мы вон сколько камней нашли, вот рисовать-то будем.

Наскоро поев, я решил бабушку и Урчала уму-разуму поучить. Привел их в горницу, усадил бабушку на стул против шкафа с черными дверцами. У ног ее разместился Урчал. Так и следовало: он меньше, должны сидеть по росту.

Держа в руке белый камень, заменявший мел, я строго сказал:

— Ну, дети, начнемте. Как тебя зовут? — ткнул я пальцем в сторону бабушки. — Ну, как? Подумай…

— Ну как, бабушкой и зовут, — стараясь услужить, мне, смущенно сказала бабушка.

— Правильно… А отца как звали?

— Отца-то? Семеновна… Сенькой…

— Правильно, бабушка… Бабушка Семеновна, вот так. А годиков сколько? Не знаешь? Нехорошо, дома спроси. А ты, Урчал, первопут, не смейся. Хоть и смешинка тебе в рот попала. Мы вот сейчас…

— Ох-хо-хо…

— Не охай, бабушка Семеновна. Отвечай, чем занималась летом? Встань и выйди к столу. Ко мне, ко мне выйди, бабушка.

Удивленная бабушка не перечила. Поднялась, как огромная копна, шагнула к столу.

— Учил бы своего Урчала…

— Урчал наш — первопут. А ты ответь, чего в решете не унесешь? Быстро, до трех считаю: раз, два, три… Вот получай, — и я щелкнул бабушку по лбу так же, как это делал Виталейко.

— Неуж и тебя щелкали?

— А как же?

— Вот они, наставники-то, сразу уму-разуму учат, — похвалила бабушка. — Слушайся наставников-то своих.

Тут я схватил ошейник с бубенцами и, сорвавшись, побежал к великой радости Урчала на улицу. Это означало, что кончился урок.

Вечером вернулись с работы мать и отчим.

Мать подсела ко мне и начала расспрашивать об учителе, об учениках. Не обижают ли? И где сидишь? И с кем? Я не поспевал на все отвечать. Рассказал, как учил уму-разуму бабушку и Урчала. Все слушали меня и смеялись.

И тут я осмелился признаться:

— А у меня все время смешинка во рту была…

— Какая еще смешинка? Смеялся, что ль?

— А как же. Сижу, смеюсь и смеюсь…

— Этак не надо.

— Знаю, что не надо, а смешно.

— Пустосмешкой прозовут.

— Перед слезами это, — заключила мать. — Ты и дома мастак смеяться. А зачем? Смешно, а ты отвернись…

— Отвернулся в угол, просился на горох, не ставят.

— Ну, смотри, парень, толку, видать, из тебя не будет.

С вечера я долго не спал, все думал, как побороть мне свою смешинку и набраться толку. И во сне что-то видел, должно, о смешинке. Утром встал, подбежал к зеркалу… и рожицу свою увидел… и смешинку.

21