Горизонты

Как-то Дмитрий Евгеньевич опять попросил меня отнести к нему на квартиру тетради. Положив тетрадки на стол, я хотел уйти, но он остановил меня.

Он-то мне тогда и посоветовал, как следует выбирать профессию. Сначала мы поговорили о том, какие предметы я больше всего люблю. Да и рассказывать ему было нечего, Дмитрий Евгеньевич и так обо мне все знал.

— Вот видишь, ты весь ушел в гуманитарные науки, — сказал он. — И этим дорожить надо. А знаешь, где больше изучают их?

Я, конечно, не знал, и только молча и смущенно слушал учителя.

И он вдруг стал рассказывать уже о себе, как он в свое время изучал эти гуманитарные науки, они для него оказались самыми интересными и самыми полезными.

— Без них я теперь и жизни не представляю…

Он оперся рукой о спинку стула и начал читать наизусть «Анну Снегину». Я сидел, будто завороженный. Передо мной теснились картины родной Купавы: глубокая река и озеро с белоснежными кувшинками, сосновый бор у речки, дорожка, поднимающаяся в горбатую гору…

А Дмитрий Евгеньевич читал и читал про что-то очень близкое мне и родное.

Ночью я долго не спал, лежал и думал о том, как мало я еще знаю. А чтобы знать, надо учиться дальше…

Только удастся ли?..

Назавтра я опять пошел к Дмитрию Евгеньевичу.

29

В начале мая и я стал по-своему счастливчиком. В школу опять пришло письмо, теперь уже из педтехникума.

Педагогический техникум объявлял досрочный весенний набор и просил заведующего нашей школы отобрать человек десять и направить их на учебу.

Встретив меня, Дмитрий Евгеньевич сказал:

— Вот тебе и ученье.

На педсовете утвердили список, кому ехать в техникум.

Список вывесили в классе на стену, и я с волнением увидел в конце его свою фамилию.

Будущие учителя сгрудились в углу и принялись обсуждать, как же дальше быть им. Никто еще толком не знал, что ждет всех впереди. Знали одно, что надо немедленно выезжать, а как выезжать? Что надо брать с собой, где придется жить? Множество вопросов волновало тогда нас.

Узнав о поездке на учебу, моя добрая хозяюшка Анна Павловна даже прослезилась.

— И не задумывайся, поезжай, — сказала она. — Учителя да врачи — самые нужные люди. И моя Лена тоже там училась.

Только Зина, казалось, была безучастна к моей судьбе. Она задумчиво и устало глядела на меня своими голубыми, как васильки, глазами. А мне хотелось знать ее мнение. За последнее время она заметно похудела, со щек сошел румянец, только одни глаза оставались прежними. И все это оттого, что болел Тулупов.

Антон Иванович уже вышел из больницы, но он тоже похудел и даже постарел.

— Так я тебя и не уговорила на врача-то, — наконец сказала Зина. — Может, ты и прав… А мне тут без тебя скучно будет, — и, подбежав, чмокнула меня в щеку.

Все произошло так неожиданно и быстро, что я ничего не понял, только моргал глазами.

— Это я тебя по-дружески, не обижайся.

— Я и не обижаюсь.

— Вот и молодец. Когда едешь-то?

— Надо торопиться, — ответил я, и вдруг мне стало жаль расставаться с Осинов-городком, учителями, Анной Павловной, Зиной, расставаться с привычной обстановкой, с дорогими мне людьми, которым я многим был обязан.

Что меня ждет впереди?

«Эх, Зина, Зина, знала бы ты, как все же нелегко мне уезжать», — думал я.

— А это ведь хорошо, Аркашик, что ты учиться-то едешь, — ободряюще сказала Зина. — Пиши мне, как там будешь жить…

В Купаву я вернулся возбужденный и счастливый: наконец-то сбывается моя мечта. Но дома меня встретили несколько по-другому.

— Хватило бы тебе грамоты, — сказала мне бабушка.

— Виталейко вон который год киновщиком ездит, — добавила мать.

— От деревни до деревни с колокольчиками, как межевика, возят, — продолжала бабушка. — А ты, смотри-ко, семь годиков учился. Ужель работы не дадут?

Я сидел на приступке и тер рукой глаза. Я ожидал, что домашние встретят мою поездку в город с радостью, а тут, смотри-ка, отговаривать начали. И квартиры-то, мол, в городе не найти, и много денег потребуется на ученье… В этом, конечно, они были правы. Хотя и середняками мы числились, но жилось все же нелегко: семья-то шесть человек, а работало двое. Помаши-ка в лютую жару косой на лугу, пособирай серпиком в поле спелого жита… Это я прекрасно понимал, нелегко было отчиму и матери. К тому же они во мне и помощника видели, надеялись… Правда, отчим собирался вновь вступить в артель, — я верил, тогда им легче будет, — но все равно помогать нужно…

— Дайте сухарей да рубля три, и хватит, — сквозь слезы сказал я. — А там и я зарабатывать сам стану.

Сказал это я с надеждой, что меня поддержит отчим.

Он сидел у стола и, молча покуривая, что-то обдумывал. Он еще не высказал своего мнения. А его слово должно быть окончательным решением.

— Ну-ка, бабка (так он частенько называл мою мать), давай стряпай да суши побольше сухарей. Денег на первый раз немного найдем. Пусть учится парень, если желание есть.

— Как же нет желания?! — воскликнул я с восторгом. — Цингер вон Деменька тоже едет…