Горизонты

Демидко вернулся к кузнице и в яростях бросил к их ногам шест, дескать, меряйте сами. Все виновато переглянулись: зачем обидели старика? Кому же теперь браться за это дело? Мужики начали препираться. И вдруг Демидко ожил:

— А чего спорить? Дело артельное. Давайте косить вместе. Тогда никому не будет солоно…

«И верно, раз жмут на артель, когда-нибудь да надо начинать новую жизнь. Не одно собрание прошло», — раскинули своим умом мужики. А баб тут не было, некому остановить их. Так и решили: «Косить вместе, а жать пока каждый свое». Но надо решить как следует, собранием. Мужики пошли в деревню. У крайнего дома остановились. Вынесли на улицу стол, скамейки. Это для руководства. А сами разместились кто где. Одни уселись на бревна, лежавшие в куче, другие забрались на крыльцо, а большинству досталась зеленая травка-муравка. Председателем выбрали самого Демида: он шестом издавна командовал, пусть и собранием покомандует. А кто же протокол писать будет? Грамотеев тут не лишка.

— А чего же, вон сынок Алексеев есть… городовик, — сказал кто-то из мужиков, и его поддержали.

Я залез за стол и взялся за карандаш. Мужики выступали дружно. Составили список всех колхозников. Прослышали о собрании в деревне бабы, начали подходить, перешептываться.

К концу собрания откуда ни возьмись пришел Фролко, приподнял над головой картуз с лаковым козырьком, поздоровался. Низенький, седой старикашка из соседней деревни был сам себе на уме. Дом у него был большой, крашеный, младший сын — катальщик — выслан, а другой служит в городе в угрозыске. Старик прислушался, оттопырил, навострил ухо.

Я вспомнил, как отчим привез ему дерево на охлупень — конек крыши. Я тогда учился первый год в семилетке. Учитель наказал, чтобы мы постарались найти атлас. Я знал, что у Фролка много книг, и пошел к нему. Он принес с подволоки атлас и сказал, что отдаст только за охлупень. Отчим привез ему очень хорошее дерево, но старик кривил губу, был чем-то недоволен. Тогда отчим сказал: «Себе подсмотрел это дерево, в лесу больше и нет такого». Фролко в который раз измерил дерево аршином, заглянул под кору — не попортил ли древесину червяк, и, скривив губы, недовольно промолвил:

— Ну-с, чего делать… Лучше бы потолще, покомлистее. Вон Петя говорил…

Старик в разговоре всегда упоминал сына Петю, что был в угрозыске, словно беря его в свидетели. Так тогда я и приобрел за охлупень географический атлас.

И теперь я присматривался к Фролку. Зажав в кулак редкую бороденку, старик уставился на меня выцветшими глазками. Вдруг он повел в сторону губу, она задрожала, старик потоптался, словно конь перед дальней дорогой, и, шагнув к столу, сказал тонким голосом с провизгом:

— Собрание не правомочное…

— Как это? — удивился председатель.

— А вот, — старик ткнул в меня пальцем. — Протокол-то без совершеннолетия пишет. Вон Петя, скажем, у меня…

Этого только и ждали бабы. Они зашумели, закричали одна громче другой. В общем гаме можно было разобрать только одно слово: «Незаконно!»

Собрание разошлось без всяких результатов. Только я сцепился с Фролком, и мы, как два петуха, налетали друг на друга. А в стороне на бревнах сидел Никола-селькор и брал что-то на карандаш.

11

Колхоз в этот год все же родился. Вступил в него и отчим. Вместе косили, вместе обрабатывали паровое поле.

Коров бабам оставили, лошадей свели в общие дворы, но потом закрепили их за старыми хозяевами. Мы привели Карька домой, отчим так же работал на нем, как и раньше. Мать успокоилась. «А может, так и не хуже будем жить?» — говорила она теперь соседкам. «Нет уж, не скажи, — отвечали ей бабы. — Мы не уйдем со своих полосок…»

Купава не присоединилась к стародворам и еще с год жила по старинке, единолично, как жили наши деды и прадеды.

А Фролко как? У них деревня тоже маленькая и стоит рядом с нами. Несколько семей, правда, примкнули к колхозу. Пробовал пробиться и Фрол, но его из-за сына-катальщика не пустили. Старик у всех на глазах разорвал свое «прошение» о вступлении в общий коллектив, сердито пробурчал:

— Ужо скажу Пете, он вам… разберется…

Как-то зашел к нам председатель артели Дементий Григорьевич и попросил меня помочь ему выпустить стенгазету. Он сказал, что имеются готовые факты, а как описать их, ума не хватает. Я дня два сидел над стенгазетой, сочинял заметки на готовые факты, даже кое-что описал в стихах, рисовал заголовки, карикатуры, и газета получилась интересная. Председатель опасался, как бы ее не сорвали, и распорядился вывесить стенгазету на большой дороге у амбаров. Он был дальновиден: у амбаров ребятишки караулили ворота, чтобы не пропустить скот в поле. Им теперь поручили беречь и газету. У нее всегда стояли люди. Даже Фролко приходил посмотреть. После того, как взял его Никола-селькор на карандаш, старик, хотя и обещал пожаловаться сыну, но струхнул. А тут еще новый селькор объявился. Это он меня так считал. Этот, мол, частухами быстро доконает…