Горькая кровь

Шейн повел коляску, как только Ева фактически упала в нее; она склонила голову и держала руки на животе, будто боялась, что разойдутся швы. Клэр поспешила вперед и забрала у медсестры пластиковый пакет с одеждой, некоторые документы и таблетки.

- Давайте ей по две таблетки два раза в день, - сказала медсестра. - Пусть спит. Ей это сейчас необходимо. Не поднимать ничего тяжелее книги, по крайней мере две недели. Следующий прием у врача в четверг. Кто-то должен привести ее и потом забрать. Ей нельзя за руль, пока не разрешит доктор.

Клэр молча кивнула, не особо вслушиваясь в инструкции; ее сердце болело от беспокойства за Еву, горя о Шейне, злости на Майкла. Теперь мы должны идти домой и делать вид, что все в порядке, подумала она, и концепция была довольно ужасной. Но какой у нее был выбор? Уйти? Она не могла. Еве нужен был кто-то, а Шейн уже дал понять, что предпочел бы сбежать. А Майкл уже.

Шейн быстро толкал коляску, не дожидаясь Клэр, она поспешила догнать их, но двери лифта закрылись перед ее носом. Ни один из ее соседей по дому не посмотрел на нее.

Она спустилась по лестнице и присоединилась к ним, когда Шейн остановил инвалидную коляску и помог Еве неуверенно добраться до переднего пассажирского сиденья катафалка.

- Я могу везти, - предложила Клэр. Шейн проигнорировал её и подошел к той стороне автомобиля. Он залез в него и завел двигатель, она едва успела добежать и тоже забраться в то, что Ева весело называла Углом Мертвеца, прежде чем он нажал на газ, чтобы ехать домой.

Эти несколько минут были ужасными. Клэр вцепилась в сумку с одеждой; она пахла последними Евиными духами BPAL и отдавала резким металлическим запахом - кровь, подумала она. Она бы выстирала их и убедилась, что они чистые, перед тем как вернуть. Шейн не думал бы об этом. Это было то, что она могла сделать, как небольшой акт любви.

Шейн был осторожным по дороге домой, избегая ухабы и плавно припарковавшись у тротуара. Он даже взял Еву на руки и понес внутрь, с нетерпением ожидая, пока Клэр откроет дверь.

Как только Ева оказалась на диване, окутанная пледом и с подушкой под головой, Шейн сказал:

- Ты же справишься с обязанностями сиделки, верно?

И направился к двери.

- Куда ты идешь?

- Не твое дело, - сказал Шейн. Клэр услышала, как за ним хлопнула дверь, и почувствовала, как слезы царапают горло; честно говоря, это было так больно, что она хотела броситься ничком на кровать и плакать в забвении. Стало еще хуже, когда она оглянулась и увидела, что вещи Майкла по музыке пропали без вести. Он даже забрал с собой кожаное кресло, то, на котором он любил сидеть, когда играл.

Дом ощущался холодным, черствым и пустым без Шейна и Майкла, без их любви к друг другу, что делала его домом.

Клэр опустилась возле Евы, положила голову на диванные подушки и старалась не думать об этом.

- Это не твоя вина, - сказала Ева очень тихо. Клэр вскинула голову с надеждой, пронзившей её, но Ева не улыбалась, и не было ничего на её распухшем лице, что Клэр могла интерпретировать как прощение. - Он всё время сомневался, я знаю это. Я просто была глупа, чтобы думать, будто он волнуется обо мне. Так что, может быть, лучше покончить с этим. Просто это так больно.

Она говорила не о физической боли.

- Я не знаю, почему он сделал то... что он сделал, и почему он так сказал, но это не так, Ева. Пожалуйста, поверь мне.

Ева закрыла глаза и вздохнула, будто была слишком подавленной, чтобы слушать.

- Хорошо, - сказала она очень слабым, ровным голосом. - Это не важно.

Клэр держала холодную руку подруги, и обе сидели в тишине в течение долгого времени прежде, чем зазвонил телефон Клэр.

- Алло? - Ее голос казался подавленным и грубым; она сама едва его узнала.

- Дорогая? - Это была ее мать. - О, Клэр, что случилось?

Это сработало. Клэр могла справиться со всем остальным, но не с сострадательным теплым голосом матери.

Она плакала, и всё это было в перерывах между всхлипами - Шейн, Майкл, Ева, ее страх, всё это. Но в основном Шейн и то, что она боялась, что всё кончено, навсегда, всё то яркое будущее, о котором она думала, которое было так прекрасно изложено. Так или иначе, ей даже удалось ляпнуть, что она беспокоится еще и о Мирнине, что привело к потоку вопросов, на которые она не стала отвечать, но исповедь была такой приятной, Клэр выговорилась, и не было пути назад. Разговор длился не менее часа, и к его окончанию Клэр лежа ютилась на полу первого этажа, желая, чтобы мир просто засосал её вниз к самому ядру и прекратил её страдания.

Наконец, она пришла в себя достаточно, чтобы сказать:

- Прости, мам... Так зачем ты звонила?

- Я просто почувствовала, что нужна тебе, - сказала ее мама. - Это материнский инстинкт, дорогая. Приезжай домой, Клэр. Просто приезжай домой и позволь нам позаботиться о тебе. Ты пройдешь через это, я знаю. Ты очень сильная девушка. Все будет в порядке.

- Я приеду, - прошептала Клэр. - Как только смогу.

У нее здесь больше ничего не было, ради чего она могла бы остаться.

Она повесила трубку и пошла, чтобы дать Еве ее лекарство.