Горькая соль войны

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Сталинградского городского комитета обороны по сообщению коменданта г. Сталинграда майора Демченко о мерах наказания в отношении мародеров и преступников перед государством

№ 496

25 августа 1942 года

Городской комитет обороны постановляет:

1. Утвердить следующее сообщение, которое объявить населению города Сталинграда: «Для сведения населения города Сталинграда. На основании приказа Военного совета фронта о введении осадного положения в гор. Сталинграде 25 августа за мародерство и воровство государственной и личной собственности граждан военными властями расстреляны на месте преступления следующие лица:

1) Ползунков Василий Иванович — житель г. Сталинграда.

2) Кишеев Сергей Сергеевич, прибывший из Калача.

3) Шиколенко Яков Ануфриевич — военнослужащий.

4) Петров Федор Кузьмич, житель г. Сталинграда.

5) Шаммудинов Ибрагим, без определенных занятий.

6) Анисимова Мария Ивановна — домохозяйка.

8) Юсаев Николай — житель г. Сталинграда.

Комендант гор. Сталинграда майор Демченко».

2. Поручить тов. Водолагину срочно организовать печатание вышеуказанного сообщения коменданта города для широкой публикации среди населения.

3. Поручить секретарям райкомов и уполномоченным городского комитета обороны районов города довести до сведения населения сообщение коменданта города, принимая меры к пресечению каких бы то ни было фактов мародерства и воровства государственной и личной собственности граждан, принимая меры на месте в отношении мародеров и преступников перед государством.

19

— Умер Макарка, и хрен с ним, — бросил Говорков, когда Шарун доложил ему о незавидной судьбе Юсаева и положил на стол изъятые у бандитов стволы. — Оно и к лучшему. Может, и дела уже никакого нет. И что тогда? Что с этой шкурой прикажешь делать? Отпускать? Жаль, конечно, что ты Кривого упустил!

— Это как? — не понял Шарун. — Как это — дела нет? Трех баб завалил, а дела нет? Не понял!

— Сейчас поймешь, — пообещал Говорков. — Сегодня на переправе при бомбежке два грузовика утопили с документацией управления милиции и прокуратуры. Пойди теперь проверь, что именно на дно ушло! И церемониться с ними нечего, давно пора сразу к стенке ставить. Я тебя понимаю, Иван Николаевич, ты считаешь, без них концы порублены будут. Недоволен?

— А чего радоваться? — хмуро сказал Шарун. — Я привык дело до конца доводить. А тут… Участники разбойного нападения на пивную так и не установлены, главарь ушел. Я так понимаю, за этими гавриками не только пивная была!

— Война спишет, — махнул рукой Говорков. — И куда мы их? Сам видишь, здания управления нет, одни развалины, в тюрьму несколько бомб попало. Кстати, тюремный лазарет тоже накрыло и твоего Виноградова… Не-е-ет, правильно сделали, когда дали разрешение всю эту шушеру к стенке ставить. Тут, понимаешь, немцы на севере к тракторному прорвались!

— Не понял, — встрепенулся Шарун. — Как это — к тракторному?

— Вот так, дружище, где не ждали, там и вылезло. Танки вышли на Мечетку, говорят, корпус прорвался в сопровождении пехоты. Там ополчение дерется. Поэтому поступил приказ собрать, кого можно, и отразить прорыв врага. Можно подумать, что у нас силы лишние есть! — вздохнул Говорков.

Посидел, покачал головой и сокрушенно повторил:

— Жаль, что Кривой от вас ушел! Кстати, на него ответ пришел из Саратова. Из раскулаченных он, на спецпоселении был, да, видимо, сбежал. Ладно, Иван Николаевич, иди. Хотел на фронт? Будет тебе фронт. Все тебе будет!

После этих слов Шарун почувствовал неожиданное облегчение.