Горькие думы о смирении рабы Божьей Марии (СИ)

Горькие думы о смирении рабы Божьей Марии

Молоденькой послушнице было поручено прибрать освободившуюся келью, по всему видно здешняя насельница, прими Господи ее душу, померла. Закатывая соломенный тюфяк, Любава и нашла эти пергаментные листки. Начала читать девушка эти строки, думая что переписывала усопшая молитвы.

« Надлежит мне покориться судьбе своей, но будь моя воля, босиком бы ушла, лесами пробиралась, а нашла бы верных людей вернуть былую славу Граду моему… Да уж нет более тех, кто постоять мог за непокорную Марфу - Посадницу Новогородскую...»

Заслышав чьи то шаги, послушница поспешно спрятала книжицу за пояс и продолжила складывать на тюфяк иные скудные пожитки. Ох, Господи, грех то какой… Что же делать? Отдать инокине или почитать еще?

Ее раздумья разрешились сами собой — вошедшая монахиня срочно отправила ее в трапезную. « Все тряпье сжечь» - определила она, забирая кружку.

Теперь жизнь Любаши была поделена на праведную монастырскую и постыдно - греховодное прочтение дневника Марфы Борецкой…

« Еще девицею интересовалась я более прялки да иголки торговыми делами новогородскими. Выглядываю бывало что за гости, с каким товаром, кто куда плывет… А уж будучи за Филиппом сами дела хозяйские тому способствовали. »

Когда и чем исхитрялась Марфа (в постриге раба Божья Мария), делать записи послушница не понимала, но искала любую возможность среди монастырских хлопот выложить на колени книжицу и прочесть хоть насколько строк.

« Ох и повыла я, ох и накричалася, когда принесли мне худые вести из Заонежья. Антон и Феликс — соколы мои ясные, изломали там свои крылья до смерти… собрала я потом с тех земель дань кровавую. Смертный грех на мне, Господи, но то же сыны мои. А Филиппа... »

Некоторые строки обрывались на полуслове, наверное Марфе кто-то мешал писать дальше, а потом запись могла быть совсем о другом.

« Это уже потом, рядом с Дмитрием, Федором и Ксенией - детками моими, сердце то мое слегка обмякло, да и с Исааком мы прожили столько лет плечом к плечу, душа в душу. Пусть упрекнет меня кто, если не была я мужу покорною женою, детям заботливой матерью. Хозяйство у нас с Борецким было крепким, большим и хлопотным. Вот за теми хлопотами и сложил свою буйну голову мой боярин ».

Выдергивая одной рукой сорную траву, Любава так и продвигалась вдоль гряды с книжицей среди складок одежды:

« Не на то ропщу я, что в лучшие годы свои живала в домах, как дворцы резные, с переходами, лестницами, крылечками, а теперь сижу в убогой келье. Что сиживала на скамьях расписных,

опиралась на подушки пуховые, к ногам ставили скамеечки, а сейчас подо мною жесткий тюфяк соломенный. Освещались хоромы мои шандалами серебряными да свечами сальными, а не лучинами.

Одевалась я не в сукно и холстину монашескую, а в одежды с вышивками и драгоценными каменьями, и шубы были из дорогих мехов и летники, телогреи, все это — из иноземных атласа, бархата,

камки, все украшеное соболями, жемчугом. Но лишь о господине Великом Новгороде горькая печаль моя, о том, что пала слава его, исчезло величие».

Обиходив телочек монастырских, пристроилась Любаша у оконца далее разбирать писаное о житие Марфы.