Горькие шанежки(Рассказы)

Петька остановился. И ребятишки сразу услышали охранявшую лес тишину… В жарком безветрии вокруг них стояли деревья, переплетались ветки кустарников и млело зеленое лесное разнотравье. Казалось, все растущее в лесу настороженно слушает кого-то и тянется, тянется вверх, чтобы ветками и листьями захватить как можно больше падающего сверху солнца.

Но тишина и выдавала жизнь обитателей леса. Вот в самой чаще кто-то прошуршал старыми листьями…. Тут же зафукало вверху, и Петька с Шуркой увидели летящего красноголового дятла. Он ловко прилепился к сухому стволу черной березы, застучал крепким клювом. И, будто разбуженная дятлом, совсем близко закуковала кукушка. Отыскивая ее, Петька повертел головой и громко спросил:

— Кукушка-кукушка, сколько мне жить?

Он тут же затих, считая, сколько раз она прокукует.

— Двадцать три! — подвел он, наконец, итог. — Ты че же сидишь, Шурка? Ждешь его, ждешь, а он сидит просто так…

Но Шурка сидел не просто так. Случайно оглянувшись назад, в прогале между деревьями он увидел далекую равнину и замер в растерянности, а потом в изумлении. Там, внизу, теряясь в кустах и кочках, поблескивала речка Безымянка, чуть голубело озеро, а совсем рядышком с ним стояли дома Шуркиного деда и Петьки Варнакова. Разглядел Шурка широкую дорогу, станцию, казарму, деревню, черные карандашики семафоров… Но больше всего поразил его равнинный простор, разрезанный четкой прямой линией железной дороги. На этом приволье, непосильном Шуркиному взгляду, темнели ленты дорог на полигон и к Телковой заимке, поблескивали кружочки лиманов и разбегались деревья. Все это, хорошо знакомое, через расстояние смотрелось маленьким вовсе, вроде бы игрушечным. И Шурка, переполненный чувством высоты и восторга, сорвал с головы кепчонку и, размахивая ею, закричал:

— Эге-ге-ей!

— Чего разорался? — пробурчал удивленный Петька. — Пошли давай! А то докричишься до барсука…

Шурка притих, настороженно оглядываясь.

— А они здесь есть, Петька?

— Как же… Лес — и без барсуков? — шагая, рассуждал Петька. — Такого и не бывает. А ты кричишь тут… Вот придешь домой без своего хозяйства, тогда узнаешь…

— К-какого хозяйства? — опешил Шурка.

— Такого… Слыхал, что барсуки у мужиков отрывают?

Шурка не слыхал. А когда Петька растолковал ему, он еще с пущей внимательностью стал присматриваться к ближним кустам. Но к его радости после поворота лес начал редеть, и скоро дорога выскочила на открытое место, сплошь заросшее цветущими ландышами. Но они Шурку и Петьку не интересовали. Судя по всему, дальше сопка обрывалась, потому что дорога опять сворачивала. Теперь она шла вдоль телеграфных столбов с гудящими проводами.

Ребятишки остановились, послушали гул проводов, и откуда-то снизу до них долетел лязг железа, чей-то глухой разговор.

Петька поморгал, соображая, и, подпрыгнув, обрадованно закричал:

— Там же выемка, Шурка! Выемка, понял?

Он сорвался с места и прямо по ландышам помчался вперед.

Не успев и запыхаться, ребятишки оказались на откосе глубокой выемки. Глянув с него, Шурка даже оторопел. Внизу лежали две бесконечные лестницы из шпал и четырех ниток из рельсов. И не сразу понял, Шурка, что перед ним железная дорога, по которой он ходил между казармой и станцией, с насыпи которой катался на санках и лыжах… Но никогда еще он не видел дорогу сверху. И людей с такой высоты первый раз видел: внизу работала бригада путейцев. Среди них Шурка узнал мастера Шарапова, коренастого татарина Камаледдинова… Рабочие домкратом поднимали рельсы и, шуруя узкой длинной штуковиной из толстой жести, подсыпали под шпалы балласт.

— Суфляж производят! — объяснил Петька, понаблюдав за рабочими.

Друзья уже собрались двинуться дальше, но тут из-за поворота выемки показался пассажирский поезд. Разматывая над вагонами гриву белого дыма, он быстро несся под уклон и, что больше всего удивило ребят, мчался бесшумно. Перестук колес долетел до них, когда поезд подошел совсем близко. Шурка сверху увидел черную дыру в паровозной трубе, квадрат тендера с кучей угля, около которой копошился кочегар в измазанной мазутом одежде, крыши вагонов с колпачками вытяжных труб, чашечки вентиляторов над вагон-рестораном…

Они смотрели, пока поезд ушел за поворот. И тут Петька окликнул приятеля:

— Пошли, а то не много кислицы нарвем. Там сидим чухаемся, тут стоим смотрим…

— Разве не интересно, Петь? — удивился Шурка.

— Интересней, когда мешок не пустой.

Скоро дорога стала круто спускаться вниз, в сторону от выемки. Миновав еще один поворот, они увидели впереди распадок и в нем — темно-зеленое поле.

— Во, Шурка! — показал рукой Петька. — За этим полем будут огороды. А там близко и кислица растет.

— Ха, — усмехнулся Шурка. — Она и тут растет. Вон, смотри, кустик краснеет, и вон…

— Это уже старая, — оценил Петька. — Такую незачем рвать.

Дорога опять незаметно входила в лес, теперь — на северном склоне — совсем редкий и низкорослый. Только кустарник был густой, местами непроходимый. За глубокой канавой, пробитой дождевою водой, на песчаных откосах виднелись сусличьи норки.

— А че суслики тут едят? — полюбопытствовал Шурка.