Читаем Горькие травы Чернобыля полностью

Горькие травы Чернобыля

Отдалённый вой сирен послышался с далёкого шоссе. Пожарные машины мчались из Припяти в сторону АЭС. Их можно было различить по мигающим синим маячкам. Я уже знал, что никто из этих пожарников не выживет. Радиация сожжёт всех, обменяв их жизни на потушенный героями пожар.

Мои мысли Стасик улавливал чётко. Он печально посмотрел на меня и кивнул головой:

– Так оно и будет. Я хотел, чтобы ты всё это увидел своими глазами. Пережил всё сам. Иначе нет никакой гарантии, что ты нам сможешь и захочешь помочь.

План Стась и правда разработал неплохой. По его задумке я должен был уехать из Припяти, как можно скорее. Не хватать лишних рентгенов. И вернуться тогда, когда стану взрослым. Пройти через «чёртово колесо». И очень убедительно рассказать о грядущей аварии руководству города. Может быть, поверят человеку из будущего, может быть получится.

Я обдумывал план Стасика. Велосипедные фары мерцали, слабо подсвечивая степную тропу. Тяжелый, словно бы пульсирующий воздух заполнял лёгкие, насытившись металлом и огнём, напрочь забивая запах степной полыни. Какие горькие травы здесь останутся. Они впитают со временем всё – и радиацию, и человеческую боль, и слезы детей, навсегда покинувших землю, которую скоро назовут «зоной отчуждения»…

Я прокашлялся – кашель начинал душить меня. То, что ребята часто кашляют, я заметил уже давно. Радиация делает своё дело?

– Вот смотри, сколько тут если, если, если, – сказал я Стасю.

– Если стану взрослым, если смогу приехать, если «чёртово колесо» уцелеет, если оно сработает, если получится вернуться за три часа до аварии и кого-то успеть убедить, если…

Стась оборвал меня. В его глазах я впервые увидел слёзы.

– Жека! – глухо сказал он. – Никаких других вариантов нет. Мы думали по-всякому. Может это глупость, может фантастика, может дурацкая мечта. Может надежда… Только нет других вариантов.

Засопел и зашмыгал носом плетущийся позади Богдан со своей «Десной». Он обогнал меня, попытался заглянуть в глаза:

– Сделаешь? Дай честное пионерское, что сделаешь! Ну, хоть попробуй!

– Я уже комсомолец, Богдан. Я не знаю, смогу ли я это сделать. Но я попробую.

Богдан отвернулся и отстал. Стасик тоже смотрел куда-то в сторону, катя велосипед.

– Вот и шоссе в город, – сказал он мрачно.

– Мне кажется, я плохо себя чувствую, – я повернулся к нему, – от радиации.

– Ну, ещё бы, радиация – злая тётка, – пробурчал Стасик, – тогда тебе пора возвращаться.

– Куда возвращаться? – не понял я.

Стасик подошел ко мне вплотную, наклонился к уху.

– Домооооой! – оглушительно проорал он.

Я потерял равновесие, споткнулся о велосипед и, падая, больно ударился коленом о педаль…

– Чего ты так орёшь? – Климчук испуганно тряс меня за плечо.

– Сон плохой увидел?

Я очумело смотрел на него. Оглядывался по сторонам. Жёлтая лампочка накаливания исправно горела в люстре. А вот сквозь заложенное хламом окно слабо пробивался другой свет – уличный, утренний. Почему-то болело колено. Иных признаков нездоровья не ощущалось.

– Да-а, сон, сон, – задумчиво протянул я.

– Ну, вот значит и просыпайся, одевайся, – раздраженно заговорил Климчук.

– Какие-то гады ночью из машины рацию вывентили! Как еще только аккумулятор не спёрли! Мародёры хреновы! Григорьевич, с твоим чертовым вином удивительно, что вообще весь автобус по частям не растащили!

– Не надо было столько пить вчера, – добродушно крикнул из кухни Николай Григорьевич.

По-моему он занялся четвёртой бутылкой. Уж больно голос весёлый.

– Значит, это вот, – мямлил Климчук, что-то вспоминая, – фон на улице упал. Дождик покапал, спасибо ему, пыль прибил слегка! Поэтому шагом марш в туалет, желательно этажом выше. Потом лопай эти хреновы пирожные, запивай соком и – в путь-дорогу.

Через полчаса все были в сборе. Присели на диван, на дорожку, так сказать. Лельченко слегка осоловело хлопал глазами. Бутылку он и правда прикончил.

– Да, блин, дозиметр покажи мне! – вдруг вспомнил Володя.

Я тоже забыл про него. Вытащил из кармана. Нитка зашкалила за последнюю отметку в 50 рентген и застряла.

Климчук изумленно тряс дозиметр, как градусник, чертыхался, удивлялся:

– Разрядился он, что ли?

Наскоро «обнюхал» меня датчиком радиометра, объявил, что «ни хрена нет». Шваркнул дозиметром о стенку:

– Такую гадость только на КПП и показать! Крику не оберёшься!

Мы с Володей первыми спускались по лестнице. Я увидел, как Николай Григорьевич осторожно запер дверь, перекрестил её и низко поклонился дому…

Небо было плотно затянуто облаками. Иногда капал мелкий дождь. От вчерашней солнечной погоды не осталось и следа.

Климчук лихо крутил баранку. «Рафик» на предельной скорости летел к Чернобылю.

Я то и дело снимал респиратор, отрывками рассказывая Володе ночной сон.

Климчук встряхивал головой, удивленно слушал, иногда покручивал ус одной рукой.