Горькие туманы Атлантики

— Что? Как рассредоточиться? — не понял сразу Лухманов. И вдруг вскипел: — Значит, конец конвою? Спасайся, кто может? Нас же поодиночке передушат, как кроликов!

— Наверное, это временно, — неуверенно заметил Митчелл, — после боя транспорты соберут опять…

— На дне морском соберут! — яростно выпалил капитан и, видя, как побледнел молодой офицер, осекся, вытер тыльной стороной ладони повлажневший лоб. — Простите, лейтенант, вы-то, во всяком случае, ни к чему этому не причастны.

Он вышел из радиорубки и вернулся на мостик. На вопрос Птахова лишь потерянно отмахнулся, и старпом не стал ни о чем переспрашивать… Лухманову показалось, что над океаном и над конвоем повисла гробовая тишина, словно и волны, и транспорты, и экипажи остолбенели, пораженные приказом адмиралтейства. Наверное, на всех судах сейчас мучительно раздумывали над этим приказом, не понимая, что происходит вокруг, не решаясь выполнить указание коммодора. От подобных раздумий хотелось завыть!

Сигнальщик доложил о том, что флагманский миноносец «Кеппел» направился к крейсерам, и командер Брум приказал всем миноносцам эскорта присоединиться к нему. «И эти уходят… Кто же остается с нами: тральщики и корветы? Но разве эта корабельная мелкота способна защитить транспорты? Впрочем, если конвой рассредоточится, защита уже не понадобится: каждое судно в отдельности охранять невозможно». Приказы адмиралтейства, таким образом, приобретали последовательность.

Савва Иванович, вернувшийся из радиорубки, хмуро протянул новые радиограммы. Командир эскорта командер Брум передал на суда прощальный привет: «Извините, что приходится покидать вас в такой обстановке. Желаю удачи. Впереди, кажется, кровавое дельце». Радиограмма, конечно, вряд ли добавляла бодрости на судах. «Называется — помахал ручкой!» — чертыхнулся Лухманов. Но коммодор ответил командиру эскорта, теперь уже бывшему, за всех — ответил благородно, истинно по-джентльменски: «Большое спасибо. До свидания. Желаю боевых успехов!»

— Не нравится мне эта петрушка, — промолвил капитан тихо, чтобы его услышал только Савва Иванович. — Боюсь, мы влипли: немцы не такие дураки, чтобы не воспользоваться моментом. Не пройдет и часа, как они вцепятся в транспорты всеми зубами.

— Может, в таких условиях действительно лучше рассредоточиться? — вопросительно поразмыслил вслух помполит.

— Это смертельный риск. Немцы могли ведь выслать «Тирпиц» именно затем, чтобы отвлечь от конвоя корабли охранения. А разгром неприкрытых транспортов предоставить самолетам и лодкам.

— Но ведь там же сидят мудрецы, флотоводцы! — сердито возразил Савва Иванович, имея в виду британское адмиралтейство. — Должны же думать и ведать, что делают!

— А если им наплевать на конвой, на военные грузы, вообще — на Советский Союз? У них и война и расчеты — свои.

Тягостным был разговор, нелегкими — раздумья, сомнения и подозрения… В конце концов Савва Иванович тронул за локоть Лухманова:

— Ладно, капитан, успокойся… Не мы дирижируем этой музыкой, а вот за «Кузбасс» отвечаем мы. Ты бы отдохнул часок, пока есть возможность: на тень уже стал похож.

— Думаешь, усну? — усмехнулся тот, тронутый заботой помполита.

— Ну хоть в рубке приляг на диванчике. А я кликну Тосе, чтобы чаю тебе принесла.

Миноносцы, прорезав строй каравана, увеличили ход и теперь стремительно удалялись на запад. Митчелл провожал их неотрывным взглядом. Когда Савва Иванович оказался рядом с ним, лейтенант возбужденно и радостно пояснил:

— Миноносцы усилят эскадру для боя с германским флотом!

— Они покинули нас, — не разделил его радости помполит. — Вы одобряете действия командиров?

— Я завидую им! — не скрыл своих чувств лейтенант. — Они идут навстречу подвигу!

Он смутился своей горячности и внезапно умолк, хотя его восторженности и пылкости хватило бы еще намного. Савва Иванович не удивился бы, услышав от молодого офицера какую-нибудь красочную фразу о том, что миноносцы и крейсера вскоре обрушат гнев и силу Великобритании на вражеский флот, который осмелился высунуть нос из фиордов… Что ж, он понимал чувства Митчелла. Сам когда-то, во время гражданской войны, ждал с нетерпением боя. Да и сейчас, пожалуй, не прятался бы за спины, не пас бы задних, окажись на фронте. А вот экипажу «Кузбасса» приходилось осторожничать, скрываться в туманах и высоких широтах, у кромки льдов. Трудно ли понять обиду Митчелла? Он — боевой офицер, молод, горяч. Ему ли не стремиться к встрече с врагом?!

Отцовская теплота к юному лейтенанту согрела Савву Ивановича. Может быть, потому, что невольно подумал и о своем сыне, который воевал теперь неведомо где: последнее письмо от него было из-под Смоленска, а фронт с тех пор откатился на добрую тысячу километров к востоку. Жив ли? Об этом старался не думать…

— Ты еще молод, сынок, — сказал он Митчеллу с дружеским участием старшего, — успеешь синяков и врагу наставить, и собственных вдосталь наполучать. Как говорится, на твой век хватит.