Горькие туманы Атлантики

Жаль, что на «Кузбассе» одна только девушка — Тося. На другом советском судне, идущем в конвое, целый расчет орудия состоит из женщин. Разве не приятно уловить в их нежных глазах восхищение? Хотя, если вдуматься, эти женщины достойны еще большего восхищения, чем мужчины. «Что ж, мы бы и восхищались друг другом!» — улыбнулся лейтенант и опасливо покосился на Савву Ивановича: не видит ли тот его мальчишеского настроения, которое не к лицу боевому офицеру?

— Лейтенант Митчелл! — прервал его праздничные размышления Лухманов. — Свяжитесь с коммодором. «Прошу разрешения занять свое место в походном ордере».

— Есть! — радостно отозвался тот.

Конвой хоть и поредел заметно, однако растянулся, раздался вширь, заполнив собою весь окоем. Старые пароходы, которых было немало, работали на угле, густо коптили, и дымы их создавали впечатление неокончившихся пожаров. Дымы сливались затем с потускневшим пологом неба, вызывая обманчивое ощущение ночного времени — в этих широтах стоял период сплошного полярного дня. Бесшумно покачивались на волнах льдины. Но порой они сталкивались, глухо раскалывались и скрежетали, и тогда чудилось, будто льдины до сих пор спали, а теперь вдруг проснулись, разбуженные ударом, и испуганно ропщут, взывая о милосердии. Они казались тоже частицей затаившейся ночи.

Транспорты двигались курсом норд-ост, к близкой, должно быть, кромке паковых льдов. О них напоминали захлесты ветра, острые и студеные, снежные заряды, которые все чаще заволакивали горизонт. Когда заряды редели или уносились на юг, в мутный простор океана, вдали вырисовывались громоздкие контуры мачт крейсеров, идущих впереди каравана. Все вокруг невольно пронизывало сердце чувством безмерной затерянности, и просто не верилось, что здесь, на краю планеты, их могут отыскать самолеты или подводные лодки врага.

Ответа от коммодора не поступало, но Лухманов вел «Кузбасс» к той колонне, в которой следовал раньше. Обгоняя транспорты, проходя вблизи них, он видел, как на палубы высыпали союзные моряки и пялили глаза на «Кузбасс», как на чудо: они до сих пор, очевидно, не верили, что, отстав от конвоя, можно выжить и уцелеть.

Из радиорубки принесли бланк: «Искренне рад. Жму руку. Капитан Гривс».

— А почему там замешкался Митчелл? — спросил недовольно Лухманов.

— Коммодор и командир эскорта ведут оживленный радиообмен с крейсерами. Вклиниться в разговор невозможно.

«Ладно, займу свое место в колонне самостоятельно. Не может же коммодор на запрос ответить отказом! А позже обо всем ему доложу». Словно отгадав его мысли, с соседнего транспорта замельтешили световые тире и точки. Сигнальщик вслух принимал их:

— Поздравляю с возвращением. Отстаю, уступаю ваше прежнее место. Желаю благополучного плавания.

— Поблагодарите, — приказал капитан сигнальщику, и тот застучал в ответ створками фонаря.

«Кузбасс» опять находился в конвое, в походном ордере. На какой-то миг мелькнуло праздничное ощущение, будто вернулись домой, в родную семью. Но тут же угасло, потому что Лухманов с сожалением передал в машинное, чтобы ход сбавили до шести узлов. Снова начиналось плавание медлительное и тягостное. Да и сам теплоход словно почувствовал это: он как-то сразу понизил тон выхлопных патрубков, грузнее осел в тяжелую воду. Волны у его бортов тоже тотчас же перестали греметь и взрываться и теперь проплывали мимо нехотя-равнодушно, точно довольные тем, что теплоход наконец-то угомонился, смирился и уже не крошит их с силой форштевнем. После быстрого хода шесть узлов показались Лухманову почти дремотным покоем. И вместе с этим покоем к нему возвратилось предчувствие опасности и тревоги.

Окончив маневры и заняв место в колонне, он смог наконец внимательно осмотреться. Внешне ничего не изменилось в конвое. Все так же понуро брели сухогрузы и танкеры, все так же рыскали на окраинах каравана маленькие корабли эскорта. Больше уверенности в удаче придавали, пожалуй, лишь крейсеры, силуэты которых едва виднелись на горизонте. Впрочем, не только крейсеры… Позади остался Ян-Майен, воды вокруг которого считались наиболее опасными для плавания: немецкие лодки почему-то облюбовали этот район для своих массированных атак. Миновал караван и остров Медвежий и шел теперь северо-восточнее его. Еще суток двое пути, и конвой повернет на юго-восток, к советскому берегу. Должно быть, к эскорту и охранению присоединятся советские военные корабли. Конечно, и после этого опасность для транспортов не исчезнет, но в Баренцевом море немцы уже не так безнаказанно смогут нападать на суда. По мере приближения транспортов к берегу наверняка все активнее будет действовать авиация Северного флота. «Двое суток — видимо, именно они окончательно предрешат исход операции. Значит, эти двое суток надобно продержаться во что бы то ни стало…»

— Крейсера все вдруг повернули на вест! — громко доложил сигнальщик, и Лухманов почти машинально вскинул к глазам бинокль.