Горький апельсин

– Я уверен, все у нее будет нормально.

Я поднялась по главной лестнице и почти уже вошла в обитую сукном дверь, ведущую в комнаты для прислуги, когда вдруг впервые заметила, что в нише, чуть дальше по коридору, теперь стоит мраморная статуя, отсвечивающая белизной в сумраке: обнаженный юноша, даже без фигового листка. Подойдя, я заметила, что он весь лоснится: видимо, его трогали тысячи пальцев тех, кому случалось пройти мимо. В одной руке он держал виноградную гроздь, а в другой – чашу, словно произнося тост в собственную честь. Вакх. А потом я поняла, что он не мраморный, а гипсовый, и, когда я постучала костяшками пальцев по его бедру, оказалось, что он пустой внутри.

Наверху, на чердаке, я распахнула все двери, проверяя, не прячется ли кто-нибудь за ними, и поспешно переоделась из вышитого женского халата в длинный мужской, шелковый, в сиреневую и серую полоску. Под него я поддела аж три плиссированные нижние юбки, затянув пояс вокруг средней, чтобы они не сползали. Я сделала узел на затылке и сунула один из вееров в черную театральную сумочку, которую повесила на запястье. Я даже не стала смотреться в зеркало, которое недавно появилось у меня в ванной.

Питер отвез меня в город и припарковался возле «Хэрроу». Будь у меня выбор, я бы предпочла какое-нибудь другое место, помня, что произошло, когда я пыталась попить чаю в этой гостинице, но мне больше нечего было предложить. Питера здесь приветствовали по имени, и метрдотель слегка кивнул мне. Я чуть было не достала веер и не начала им обмахиваться, но он быстро провел нас в обшитую деревянными панелями столовую с толстыми узорчатыми коврами. Здесь все блестело, звуки казались приглушенными. На подложках под тарелки изображались сцены охоты, а шторы были из алой парчи. Скучные бухгалтеры и адвокаты в костюмах восседали за столами темного дерева, вместе со своими присмиревшими женами и притворно застенчивыми дочками-подростками. Я представила себе, как опрокидываю их тарелки им на колени, разрушая эту мирную атмосферу. Разве они не понимают, что Питер – Питер! – пригласил меня отправиться с ним обедать? Я пыталась успокоить расходившиеся нервы.

– Будем бифштекс? – спросил Питер, когда мы уселись друг напротив друга и я бессмысленно таращилась в меню, снова и снова перечитывая первую строчку.

Он просмотрел список вин.

– Бутылку «вольне», – обратился он к официанту, который тоже сделал небольшой аккуратный поклон.

Прежде чем он удалился, Питер попросил еще два двойных джина с тоником – пока мы будем ждать остального. Я не видела, сколько стоит вино, но Питер обмолвился:

– На меня скоро свалятся кое-какие деньги. Сегодня мы не будем ни на что скупиться.

Когда официант вернулся с бутылкой и откупорил ее, Питер объявил:

– Думаю, его должна попробовать дама.

Служитель поднял брови, но налил мне чуть-чуть в бокал, и я повертела в нем жидкость, понюхала ее, поболтала ее во рту – как мне показывал Питер. Я слишком отвлекалась на все прочее, чтобы заметить запах или вкус напитка, но все равно кивнула, и нам налили вино.

Мы начали с паштета и сухариков «мельба»[28]. На краю каждой тарелки лежали ломтики тонко нарезанного огурца. Из-за своего волнения я чувствовала себя особенно голодной. Питер наклонился ко мне поближе, говоря о содержимом музея, о том, как это удивительно – что помещение не нашли военные, хотя оно годами пряталось у них под носом. Он налил еще вина и зажег нам по сигарете. Кусочек моего сухарика соскочил с тарелки и улетел под стол, и я отхлебнула вина, чтобы скрыть смущение. Я рассказала ему об одном доме на юге Франции: я слышала, что к нему не притрагивались сотню лет, потому что владельцы умерли, а кто наследники – неизвестно. Его сокровища обнаружили только недавно.

– В Оксфорде вы занимались историей? – спросил Питер.

– Да, в Святом Хью.

– Вы в те времена никогда не сталкивались с Мэллори? Она училась в Святой Хильде.

– Что она изучала?

– Классическую литературу. Мы познакомились в «Сотбис». Просто смешно, что она со своим дипломом вынуждена была довольствоваться ролью секретарши, а я разве что английский в школе углубленно изучал и мог похвастаться соответствующей строчкой в аттестате – и все-таки тут же заполучил хорошую работу.

Я чуть не рассказала ему, что провела в Оксфорде меньше года, что в конце моего третьего семестра мать заболела и мне пришлось поехать домой за ней ухаживать. В тот раз она в конце концов выздоровела, но я так и не вернулась в университет.

– Не помню такого имени, – призналась я.