Горький апельсин

– Она была немного такая… синий чулок. Так ведь это называется? Полная противоположность Каре. В Мэллори меня привлекал ум, а что касается Кары, то тут все свелось к какому-то… Не знаю. – Казалось, он жалеет, что начал эту фразу. – Думаю, она мне просто нравилась… Но я все-таки жалею, что не учился в университете, – продолжил он после паузы. – Что у меня этого не было – обучения ради самого обучения. Я очень торопился – начать зарабатывать деньги, отправиться в Лондон, продвигаться вперед. А было бы неплохо проводить время так: немного поучишься, немного повеселишься. Мэллори мне рассказывает – рассказывала – всякие истории о том, какие у нее там бывали развлечения.

Похоже, он действительно сожалел, что все это упустил.

– Вы с ней по-прежнему иногда общаетесь?

– Да не так чтобы. Одно время я надеялся, что мы можем остаться друзьями, но это давалось слишком тяжело. Хотя мне очень не хватает нашей с ней дружбы. Все это, конечно, моя вина. Но расскажите, как вам-то жилось в Оксфорде? Наверное, весело было?

Но тут принесли бифштексы, и наша беседа прервалась. Официантка в черно-белой форме ложкой выкладывала из алюминиевых блюд морковь, зеленую фасоль, мягкий сыр с цветной капустой. Когда мы стали резать мясо и кровь потекла по овощам, Питер заметил:

– Жаль, что Кара вегетарианка.

– Вегетарианка? – переспросила я. – Но она же всегда готовит и курицу, и рыбу. – Я вовсю орудовала зазубренным ножом.

– Говяжья вегетарианка. – Он прожевал кусочек мяса. Зубы у него были идеально ровные. – И телячья. Она ничего такого не позволит иметь в доме. Вы наверняка заметили.

Я не знала, чего он хочет – чтобы я посмеялась или посочувствовала ей.

– Наша экономка делала очень вкусный суп с говяжьими голяшками, когда мы жили вместе с отцом, – поведала я и глотнула еще вина, чтобы запить мясо. По моим венам заструилась знакомая теплота и уверенность.

– Полагаю, Кара и от этого бы отказалась, – проговорил Питер.

– Она верит, что коровы – священные животные?

– Во всяком случае, она их явно обожает.

Он улыбнулся, и мы какое-то время смотрели друг на друга – дольше, чем необходимо. Потом мне пришлось отвести взгляд. Я вмяла вареную картофелину в кровавую жижу, растекшуюся по тарелке.

– Не беспокойтесь, – произнес он, протягивая руку в сторону моей – той, что с ножом.

– Да нет, я не настолько беспокоюсь, – сказала я, а он проговорил одновременно со мной:

– Кара отлично побудет в доме одна.

Я совсем не думала о том, каково там Каре. Опустив нож, я ждала, чтобы он взял мою руку в свою, но он взял собственные нож и вилку и продолжил есть.

– Когда мы вернемся, она наверняка будет крепко спать, – заметил он, вновь приступая к трапезе.

Я допила вино и наполнила наши бокалы. Некоторое время мы ели молча. Потом я сказала:

– Простите насчет дрозда. Не надо мне было об этом упоминать.

– Вы правильно сделали, что его похоронили. И потом, вы же не могли знать.

– А в чем дело?

– Это одно из ирландских суеверий Кары. Если она случайно опрокидывает стул, то крестится. Если первый весенний ягненок окажется черным, это дурная примета. А если у нее чешутся ладони, значит, ей привалят деньги.

Питер поскреб собственную ладонь черенком ножа, и мы оба засмеялись. Женщина за соседним столиком повернулась посмотреть, и я знала, что она думает: какая милая пара, как замечательно обрести любовь в таком сравнительно позднем возрасте.

– А что там про черного дрозда?

– Не уверен, что сам понимаю. Она что-то такое бормотала, когда я вел ее укладывать. Если птица залетит в комнату, это предвестие чьей-то скорой смерти. У Кары в голове все перепуталось: католицизм, протестантизм, ирландские поверья. Если птица влетит в комнату и запоет, это означает одно, а если она пронзительно закричит – другое.

– А если она вообще никаких таких звуков не издает? Просто мечется по комнате, бьет крыльями, а потом умирает?

– Тогда вы превращаетесь в очень находчивую женщину, отыскиваете лопату и зарываете эту чертову тварь.

Наклонившись друг к другу, мы снова рассмеялись.

– А потом еще добываю обрезок доски, молоток и гвозди, – добавила я. – Надеюсь, вы не против, что я ими воспользовалась.

– Конечно нет.

– Я заметила кровать в подвале, – продолжала я.

И хотя он сидел опустив голову и, казалось, всецело сосредоточился на еде, на несколько мгновений его челюсти замерли.

– Если вам нужно поделиться с кем-то, вы знаете, что я всегда…

– Да, спасибо, – бросил он и помахал официанту.

– Простите, – выговорила я, думая, что сейчас он попросил счет и отвезет нас домой.

Но он заказал еще одну бутылку «вольне», и, когда ее принесли, мы даже не стали трудиться предварительно дегустировать содержимое.

– И вас там не было утром? Внизу?

– Где – внизу?

– В подвале.

– Вы говорили, что вам что-то послышалось. Шаги?

– Да. Они двигались ко мне по центральному коридору.

– Это просто дом гуляет. – Он предложил сигарету.

– Гуляет?

– Ну, оседает. На внешнюю часть воздействует изменяющаяся температура воздуха, а внутренняя приспосабливается к нашему обитанию. Так или иначе, это был не я и не Кара, а больше в доме никого нет.

– Почему вы так уверены?