“ Ты тут ни при чем. ” От раскатистого голоса отца задрожали стекла. По крайней мере, мне так показалось. “ Перестань быть мелодраматичным и ревнивым. Это неприлично”.
“Ты… ты… чудовище. Я отдала тебе все”. Мама снова заговорила по-японски, ее рыдания прерывали слова. “ Я по-прежнему отдаю тебе все. А ты…
“Не заканчивай это”, - сказал отец с угрожающим рычанием. Раздался громкий скрип, за которым немедленно последовали тихие всхлипы, от которых у меня скрутило живот. Я еще не ужинал, но обед грозил снова встать комом у меня в горле.
Я толкнул дверь, переступил порог и замер.
Отец уложил маму на кровать, прижав колено к ее горлу. Ее руки были привязаны к спинке кровати, тело в синяках и крови. Ее одежда была разорвана и свисала с нее, как лохмотья.
Она захныкала, и это было то, что, наконец, вывело меня из ступора. Ярость захлестнула меня, злая и красная, я пронеслась через комнату и набросилась на отца. Он с громким стуком свалился с кровати, и я упал прямо за ним. Для жестокого старого ублюдка он двигался с удивительной ловкостью. Он сориентировался и ударил меня тыльной стороной ладони. Я должен был почувствовать это, но я не почувствовал. Все, что я мог чувствовать, это адреналин и ярость, бегущие по моим венам.
Я продолжал бить, колотить и кусаться. Все, что угодно, лишь бы сравниться с болью, которую он причинил всем нам.
Он перевернул меня на спину, мой череп ударился о холодную древесину. Перед глазами заплясали звезды, но я покачала головой.
“Сезар, тащи сюда свою гребаную задницу”, - крикнул он.
“ Нет, ” прошипела я, дернувшись к нему. Я качнулась вперед и ударила его головой, из носа мгновенно хлынула кровь. — Сначала прикрой мою мать.
Я ненавидел себя за то, что был меньше его, и я пообещал, что однажды стану сильнее. Достаточно силен, чтобы одолеть его. Достаточно сильный, чтобы
Мама каким-то образом высвободилась и запрыгнула ему на спину. “ Отпусти его, Анджело. Или, клянусь Богом, я уйду. Я заберу Амона и вернусь домой, к черту последствия.
Отец замер и оттолкнул ее. — Тебе повезло, что мне нужны ее связи, — с отвращением выплюнул он, прежде чем рывком поднять меня на ноги.
У меня перед глазами все поплыло, когда я отдернула его руку. Он просто покачал головой, что-то бормоча себе под нос. Отец ненавидел чувствовать себя беспомощным. Я не понимал, что ему от нее было нужно, но это должно было быть важно.
Раздался стук в дверь, и я наклонилась, чтобы достать сброшенный халат и обернуть им маленькую фигурку моей мамы.
“ Проваливай, Сезар, ” рявкнул отец. “ Ты, как всегда, опоздал. Затем он вышел из комнаты, оставив меня наедине с матерью. Тишина заполнила пространство, зловещая и тяжелая.
“Ты не должен злить его, Амон”, - мягко пожурила она меня. “Ты важен. Я нет”.
Я покачала головой. “ Ты важен. Для нас с Данте.
Она коснулась моей щеки. “ Но я твоя мать, а не Данте. Ее голос стал хриплым, а рука на моей щеке задрожала. “Я люблю вас обоих, но ты мой маленький принц, и тебе причитается корона”.
Мои глаза расширились. “ Это я? — Прошептала я.
Печаль в ее взгляде опустошила меня. “ Ты старше и своего брата, и кузины. И все же они заберут то, что должно принадлежать тебе. То, что принадлежит тебе по праву и чего ты заслуживаешь”.
Она упала на пол, а я вцепился в ее руку, прижимая ее к своей щеке. “Mamma?”
“ Я в порядке. Просто устала, ” пробормотала она, закрыв глаза. Собрав все свои силы, я попытался поднять ее. Когда я не смог, я потянулся за подушками и пушистыми одеялами, стащил их с кровати и укрыл ее маленькое тело. “Мой маленький принц”, - пробормотала она. — Он обокрал тебя.
Я не понимал чувств, которые пронеслись по моим венам при ее словах. Мне понадобились годы, чтобы наконец понять, что это была горечь.
2
РЕЙНА, 6 ЛЕТ
D
Это были единственные слова, которые священник произнес по-английски. Остальная часть обслуживания была на итальянском, что означало, что большинство посетителей, приезжавших из Штатов, не могли понять.
Включая меня.
Все, что я чувствовал, — это стеснение в груди. Мое тяжелое дыхание. Жжение в глазах.
Это было незнакомое чувство. Я задыхался. Я потер грудь, чтобы унять боль. Чтобы набрать побольше кислорода в легкие. Мое зрение затуманилось — слезы или паника, я не знала, — но затем Феникс сжал мою руку, привлекая мое внимание к окружающему.
Воздух просочился в мои легкие. Мое зрение медленно прояснилось, и первое, что попало в фокус, был наш папа.
Он стоял потрясенный, наблюдая, как гроб опускают в семейную могилу. Бабушка плакала, ее тихие рыдания наполняли воздух, в то время как мы с сестрой стояли с широко раскрытыми глазами, сжимая руки друг друга. У меня болела грудь, но я думала, что это нормально, потому что Феникс сказала, что у нее тоже болит грудь.
Мы остались, когда люди выразили свои соболезнования и ушли. Они вернутся к своей жизни, в то время как наша изменится навсегда. Бабушкин муж скоро станет ее бывшим мужем, так что нас осталось только четверо.