Горький шоколад

Ты знаешь, раньше я думала, что свобода – это твой выбор пути. Хотя бы так. Ты выбираешь – и готов с радостью претерпеть любые трудности и скорби. Вот, оно, «несравненное право – самому выбирать свою смерть!» Но на самом деле, если по-честному, никакого выбора нет. Точнее, ты выбираешь – но не между двумя равноценными путями, а между волей Бога и своеволием. Есть путь, предназначенный свыше, и путь твоего хотения. Они могут не совпадать.

Что считать волей Бога? Удачно складывающиеся обстоятельства? Удобно и легко с этим согласиться. Но… это будет лукавство. Нет, не всегда. Некоторый внутренний голос убежденно говорит: «Остановись, пока не поздно. Это – не твое!» И его, этот голос, невозможно заглушить. Монастыри я любила с детства, но особенно живо мне вспоминается такой случай.

Как-то раз мы поехали с тобой в дивное место, под Рязань. Остановились в гостинце на краю соснового леса. А совсем рядом восстанавливался монастырь. Между гостиницей и монастырем был общий высокий забор. По утрам в столовой бодро звучало радио. А в монастыре тем временем – глухо и печально звонил колокол. На балкон, зевая, выходили отдыхающие, скрипели кровати, что-то рвалось с экранов телевизоров. Монахини шли на службу. Ты знаешь, в тот момент мне представилась вся наша жизнь. Как на ладошке. Полная предсказуемость: теплый яркий халат, пушистые шлепанцы. Румяна и пудра, что постоянно осыпается на щеках, А вот монахиням все это не нужно. Их лица прекрасны без обмана. В них нет той боли, что старательно замазываем мы на наших губах, искаженных страстью. В глазах – отсутствует земное томление и печаль по временной любви, страха ее потерять или тяжкое бремя утраты…

«Таких две жизни на одну, но только полную тревог, я променял бы, если б мог», – сильно сказано, правда? Тревоги – это да. Но только когда они настоящие, бытийные. Мне же все тревоги мира, взятые вместе, напоминают бурю в стакане. Под Рязанью я осознала это особенно четко. Я просто слышала колокол и одновременно простенькую мелодию в столовой. Все радости мира, мечты и страдания – были слишком малы и ничтожны по сравнению с той вечной реальностью, что совершалась совсем рядом, за стеной высокого забора, в нескольких шагах от крепкого пенсионера, спешащего после бодрой зарядки на завтрак…

Пробовала я читать, по совету мамы, Хемингуэя и Маркеса, вдохновиться красивой одеждой. Подумать о больших, мировых идеях, а еще лучше – о маленьких детях. Скажу честно. Все это пленяет, хочется до слез. Но постоянно жить только собственным счастьем – невозможно. Любой сундук с бархатом рано или поздно достанется моли. Слишком уж ты мал под огромным, звездным небом, что простирается над нами… Слишком велика та любовь, движущая вселенную…Другая. Непознанная, но желанная».

– О-фи-геть…– только и смогла произнести Катя.

– Вот так… – добавил Рома и, аккуратно сложив, убрал письмо в карман.

Кот Апрель, кажется, был смущен не меньше. Он отбежал от миски и развалился на полу, подняв кверху все четыре лапы.

Не сговариваясь, Рома и Катя прошли в комнату, сели на диван перед елкой и замолчали. За окном пролетали первые снежинки и опускались на карниз, сплетая недолгий, хрупкий узор. Потом замело сильнее.

– А с чего ты так решил? Она же пишет про монастырь.

– Откуда знаю! Когда я добрался до ее дома, ее уже не было, уехала в неизвестном направлении. Отправила письмо мне на почту. И…прощай. Хоть подыхай. Может, и в монастырь. Только вряд ли это! Моя Лиза была веселая, жизнерадостная. Да, она может ошибаться, творить глупости. Но никогда не откажется от жизни в угоду каким-то там косным правилам и ладану.

– А Максик причем?

– Телефон Макса молчит, это подозрительно. Вообще, честно говоря, и другие скрывают ситуацию, строят из себя наивных. Я сразу набрал всем общим знакомым. Кто-то говорит, что ничего не знал, другие – что догадывались. Словом, все обманывают и лгут. Все всё знали. Кроме меня.

– Как бы то ни было… Представляешь, сколько времени она тебя обманывала и разыгрывала! – И у Кати неожиданно потеплело на душе, – а подыхать не надо. Видишь, у меня елка. Еще нарядить не успела. Пошли в магазин за вином! А потом… куранты и новая жизнь. Мм…

Он ничего не ответил. Весь вид Ромы, его опущенные плечи и потухший взгляд, словно говорили: «Какая такая новая жизнь?..»

– Одно не понятно: зачем сочинять всю эту историю про монастырь? – продолжила Катя.

– Естественно, зачем! Помнит, что я хотел его уничтожить, а повода не находилось… Это была не шутка. Теперь они скрылись.

– И как же теперь?

– Мало ли чего я когда-то хотел, Катя… теперь неважно.

И тут он неожиданно стал прощаться: слетаю к родителям в Самару, к утру уже буду дома, заскочил лишь по пути, чтобы хоть с кем-то поделиться…

– Так, может, все-таки чай? – беспомощный вопрос так и повис в воздухе, будто нарисованная на холсте бабочка. Несмотря на трогательную улыбку и нежный взгляд, обращенный к нему, Рома лишь покачал головой и, махнув рукой, вышел за порог.

Сколько в жизни было этих самых самолетов…