Горький шоколад

Так черный пазл по имени «тюрьма» все-таки нашел себе место. Правда, очень своеобразное, однако не менее зловещее.

– Теперь я поняла… многое. Ужасно… Ты хотя бы первое время навещал. Помогал.

– Не находил в себе сил и мужества.

– Ужасно… – повторила Катя.

– Знаю. Поэтому хотелось навсегда забыть. Просто вычеркнуть из памяти. А вот видишь – не удалось. Трудности на пустом месте не возникают!

– Теперь у тебя все наладилось с Лизой, и вы будете счастливы, – голос Кати почему-то дрожал.

Рома же продолжил ее мысль вполне весело и непринужденно:

– И тебе не грустить! Улыбнитесь, капитан: мечты сбываются, – потом он встал, еще раз поблагодарил за ужин и понимание, погладил по спинке кота.

На этом вторая встреча и завершилась. Теперь уже, видимо, навсегда. Катя стояла у окна, провожая Рому взглядом. Но он так и не оглянулся, чтобы помахать рукой. Быстрым шагом вышел из подъезда, завернул за угол. Вот тебе и все. В квартире витало ощущение чужого недавнего присутствия, точнее, теперь уже отсутствия. И от того, что все случилось так неожиданно и быстро, так сказочно-легко, Катя почувствовала себя особенно одинокой. Она не смогла заснуть уже до утра, все лежала и смотрела в потолок, который давил своей тяжестью, словно крышка гроба, засыпанная землей.

12

Впереди ждали только приятные заботы. Лизочка сообщила, что готовит письмо и скоро, под Новый год вечером, не ранее восьми часов, пришлет его на электронную почту. Поэтому Рома мог не торопиться. Сидеть одному и ждать – слишком тоскливо, и он вышел побродить по городу, подышать свежим воздухом. Все открытки уже отправлены, дежурные звонки сделаны. Осталось только прочитать письмо и договориться о встрече. В новом году они будут вместе.

А пока можно просто идти без всякой цели вдоль шумных дорог и магазинов. Из друзей, пожалуй, никто бы не смог понять такого настроения: ты словно забываешь себя, растворяясь в большом городе. Заходишь пить кофе в случайный ресторан, смотришь, как сверкают на улицах елки и деревья, увитые гирляндами. Мечтаешь о любимой девушке. Все мысли простые и легкие, как облака в небе. Такое состояние появилось лишь после аварии. Возможно, это возрастные изменения. Раньше каждая минута была рассчитана под конкретное дело. Хотя бы под сериал, если уж выдалось свободное время. Теперь и все чаще появлялось желание просто смотреть на облака, что-то вспоминать, улыбаться встречным собакам. Некоторые из них, кстати, удивительно напоминают людей! Вы не замечали? Вот, например, толстый равнодушный мопс с отвислыми щеками, в меру брутальный и старый, он имеет свой стиль – этакой спокойной небрежности, что граничит с наглостью, и, хотя очень активен в компании – не любит суетиться. А вот безродная дворняга с быстрым, мутным взглядом. Напоминает поэта Макса. «Что-то я да значу, правда?» – говорит дробный стук хвоста. Эта вам не добродушный Шарик с вечным бубликом, что колышется над спиной, но звонкая спица, потерянная на ветру столетней бабушкой-ведьмой.

Забавным казался момент, что когда-то он мог серьезно относиться к этому недоразумению. Как он злился, когда Лиза вместе с Максиком шла до метро после занятий, или отвечала на его звонки, или вспоминала какой-нибудь избитый афоризм, услышанный от этого псевдо-гения. Одна из главных черт бездарности – не только повторять всем знакомые истины и суждения, но и навязывать их другим. Как-то раз они ходили все вместе на каток, а после пили кофе. Естественно, говорил только он. Рассуждал о значении Пушкина для наших дней. О том, что образ Татьяны – вечный, мистический, а хохотушка Ольга слишком проста, до очевидности и зубной боли, хотя и приятна во время танца. Видимо, вычитал в каком-то учебнике. Скукотища. Роман взглянул на Лизу и словно провалился в бочку с ледяной водой. Она слушала внимательно, не улыбаясь и почти не моргая. В ее глазах, широко раскрытых, затаилось что-то чужое, незнакомое, страшное. Страшное – в той отдаленности от всех быстротечных выражений ее лица, которые он хорошо знал, успел выучить наизусть. Может быть, взгляд оставался живым и теплым. Но – и это совершенно точно – не для него. Мимо, мимо. Куда-то вдаль. А Максик, казалось, ничего не замечал. Продолжал с упоением месить свою баланду.