Горький ветер свободы

Прошел целый месяц с тех пор, как я поселилась в армоне Данте. И я по-своему привыкла. Привыкла и к жаркому климату, и к странной одежде, и даже к изображению дракона на руке. Привыкла к библиотеке рода Эльванди и к обязанностям архивариуса. (Обязанности библиотекаря мне, не считая первого рабочего дня, приходилось исполнять крайне редко.) Данте был прав: по большей части люди действительно относились ко мне без предвзятости. Сколь ни удивительно, но здесь, в стенах армона, мой дракон и вправду не играл большой роли. Меня воспринимали как архивариуса, как донью и – конечно, не без этого – как диковинку. Тоже своего рода экзотику. Дальнейшее, как Данте верно заметил в самом начале, зависело от меня. Поведение человека во многом определяет отношение к нему окружающих. Я держалась с достоинством, но без высокомерия и, кажется, сумела вызвать к себе уважение.

С Данте и Ренцо мы и вовсе общались очень часто. Нередко обедали вместе, а иногда даже и завтракали. Шутливые дискуссии вроде той, когда мы дружно составляли объявление об ищущем мужа гареме, стали частью нашей повседневной жизни. Кроме того, Ренцо, похоже, пробовал за мной ухаживать. Абсолютной уверенности в этом у меня не было: в принципе, все его поступки можно было расценить и как дружеский жест. Однажды он подарил мне срезанную в саду розу. В другой раз всучил какие-то экзотические фрукты, название которых я так и не запомнила. Сказал, что какая-то родственница прислала ему целый мешок, так что один он не справится. А однажды принес мне прямо в библиотеку горсть южных сладостей, заявив, что на мою худобу и бледность боязно смотреть. Дальше таких жестов кастелян не заходил, и это меня радовало. Даже не потому, что я имела что-то против Ренцо. Он был по-своему симпатичен и привлекателен. Но больше всего на свете я стала ценить спокойствие.

Было, однако же, кое-что еще. Одно «но», стоявшее как между мной и Ренцо, так и между мной и полноценным спокойствием. Это препятствие звалось Данте. Дон Эльванди сдержал свое слово и ни разу со времени нашего памятного разговора не вышел за установленные мною рамки. Он не пытался ни домогаться, ни ухаживать и вообще, похоже, начисто игнорировал меня как женщину.

Казалось, тут бы мне и обрадоваться, но – увы. Что-то внутри меня отказывалось мириться с таким положением дел.

И этому «чему-то» всякий раз становилось обидно, когда мое особенно красивое платье или удачно уложенные волосы замечали все вокруг – но только не он. Лишь однажды, когда я сделала совершенно новую, непривычную для здешних жителей прическу – заплела волосы в косу и уложила на голове наподобие короны, – он, проходя мимо, на мгновение остановился и сказал:

– Раньше ты так не ходила. Тебе идет.

Но это было сказано холодным, бесстрастным тоном. Не комплимент, а констатация факта.

Нет, не могу сказать, что Данте был со мной особенно холоден. Он проявлял ко мне вполне дружеское отношение – в рамках своего темперамента, который, конечно, радикально отличался от темперамента того же Ренцо. Последнее, кстати, по-своему удивительно, поскольку чисто внешне эти двое были довольно-таки похожи. Оба – классические южане: смуглые, черноволосые, кареглазые. У обоих – четко очерченный подбородок, прямой нос и специфический разрез глаз, опять-таки характерный для жителей юга. И при всем при этом энергичный, неунывающий Ренцо, хоть и отнюдь не был мне противен, не вызывал во мне столь сильных эмоций, как его друг. Хотя, сложись все наоборот, жизнь могла бы оказаться значительно проще.

Я много раз повторяла себе, что все дело – в чувстве благодарности, которое не следует путать с чем-то большим. Что проявлять чисто женский интерес к Данте с моей стороны как минимум глупо. Ведь даже если что-то и могло между нами произойти, это оказались бы не более чем кратковременные и необременительные отношения хозяина и его рабыни, что являлось в южных землях нормой жизни, не стоящей даже мимолетного упоминания. Что цена таких отношений была бы грошовая, а вот расплата с точки зрения моих душевных сил оказалась бы несоразмерно высокой. Но мысли пока оставались мыслями и на эмоции не слишком влияли.

Погруженная в себя, я сидела на скамейке, но, вздрогнув от неожиданности, чуть не соскользнула с нее на землю, когда в мое убежище, перескочив через широколистный «папоротник», вторгся предмет моих размышлений.

– Данте? – удивленно выдохнула я. – Что ты здесь делаешь? – С перепугу этот вопрос прозвучал слегка укоризненно.

– Ты удивишься, Сандра, но я тоже иногда прогуливаюсь по своему саду, – насмешливо сообщил он.

– В таких удаленных его уголках? Что-то не замечала, – пробурчала я больше из принципа, хотя сердце до сих пор сильно колотилось от неожиданности.

– Ладно, можешь считать, что я прячусь, – не стал настаивать Данте.

– Прячешься? – заинтересовалась я. – От кого?

– От людей, – доверительно, словно раскрывая страшную тайну, сообщил он.

С моих губ слетел смешок. Вообще-то это была моя прерогатива.

– Чем они так тебя допекли? – полюбопытствовала я.

Данте тяжело вздохнул.