Горький вкус любви

— Ты становишься таким же, как Хани, который ходит повсюду с фотографией одной египетской актрисы и рассказывает о том, как сильно влюблен в нее. Он говорит о ней так, как будто у них всё по-настоящему. Хани уже планирует, как они будут проводить ночи в ее квартире на берегу моря и какие подарки он будет дарить ей, — Яхья замолчал и спокойно достал пачку сигарет, вставил одну в рот и закурил. — Будь осторожен. Не потеряй голову, как он.

Он сделал глубокую затяжку и протянул сигарету мне.

— А где ты собираешься встретить свою девушку? В кино? В театре? Такое случается в других странах, например, в Египте или в Ливане. Только не в Саудовской Аравии. Послушай, мы и женщины живем в разных мирах до тех пор, пока не поженимся. Но пока это не произошло, зачем терять время? Можно ведь получать удовольствие и по-другому. Как ты это делаешь в кафе Джасима! Вот в чем твое истинное предназначение! Ты просто должен принять это.

Я оттолкнул Яхью и ушел, оставив его стоять возле одинокой пальмы. Я даже не попрощался. На автобусной остановке я сел в автобус, идущий на набережную.

Должно быть, я просидел на своем камне несколько часов, слушая ностальгические песни влюбленного певца. Я завидовал его любовным страданиям, его тоске по женщине, которая, как он пел, была для него и возлюбленной, и другом. Мне хотелось запеть вместе с ним, чтобы через песню прикоснуться к его сердечной боли.

Но, как всегда, я не стал беспокоить его. Вместо этого я отдался мечтам. Вместе с его песнями мое сердце унеслось куда-то в будущее, где Аллах сотворит для меня чудо и подарит мне девушку, которую я буду держать за руку и которой я скажу все те слова, что говорят друг другу влюбленные.

5

Уже перед рассветом я добрался домой, принял душ и лег на кровать.

Мое тело тосковало по женским прикосновениям. Я закрывал глаза и представлял мир моего прошлого, в котором жил с мамой и ее подругами. Посещать этот мир я стал много лет назад, пытаясь успокоить жгучую боль в душе, вспыхивающую каждый раз, когда я думал, что больше никогда не увижу маму. С годами боль не ушла, она всё так же сидела во мне, только стала менее острой, а мир прошлого превратился в единственное место на земле, где я мог встретить женщин. Мир матери стал прибежищем для моих растущих желаний.

Чтобы заработать на жизнь, моя мама заплетала женщинам косички и рисовала хной узоры на их руках и ступнях. Работала она прямо в нашей хижине, сидя на табуретке, которая стояла перед ее кроватью. Моя кровать стояла чуть дальше. Мамины клиентки, многие из которых были ее подругами, приходили к нам, когда захочется. Больше всего работы у мамы бывало перед свадьбами, Идом,[13] Рождеством и Пасхой.

Лежа на своей постели, я слушал их разговоры. Истории о любви, о мужьях и о том, что приносило им счастье или горе. И каждый раз, когда та или иная подруга оставалась у нас на ночь, я притворялся, что заснул, а сам потихоньку наблюдал за ними. Чаще всего у нас ночевала моя крестная Семира — наполовину эритрейка, наполовину итальянка.

Даже столько лет спустя, стоило мне закрыть глаза, я видел перед собой Семиру. Только теперь она уже была не крестной, которая делилась со мной своей мудростью и советами, а богиней любви и желания. Она была единственной женщиной, которую довелось мне увидеть обнаженной, и когда я вспоминал изгибы ее тела, моя кровь начинала бурлить.

Я помню, как однажды, когда мне было лет девять, я сидел у Семиры на коленях. Она жевала резиновую жвачку, мелькавшую иногда между ее полных алых губ. На ней была белая блузка с глубоким вырезом, открывающим верхнюю часть груди, туго затянутая вокруг талии. Это была моя любимая блузка. Семира расчесывала волосы, а я наблюдал за движением ее рук. «Можно мне твою жвачку?» — спросил я. Семира кивнула и языком вытолкнула жвачку на самый край губ. Я протянул пальцы к ее полуоткрытому рту и снял с губ теплую влажную жвачку. Сладости в ней больше не осталось, но зато она вобрала в себя вкус рта Семиры. Я медленно жевал, а мои глаза блуждали по ее длинной шее, по золотому ожерелью, так сочетавшемуся с ее светло-коричневой кожей, по выпуклостям ее грудей. Зачарованный, я не мог оторвать взгляд от этих загадочных полушарий. Улыбаясь, Семира отвернулась.

6

На следующее утро я встал в пять часов и отправился на автомойку. Мне предстояло отработать последний день перед двухнедельным отпуском.

Автомойка находилась на тихой улочке недалеко от Аль-Нузлы в районе, населенном выходцами из Чада. В соседнем доме чадец-мусульманин устроил школу, где обучал детей французскому и английскому языкам.

В основном клиентами мойки были богатые саудовцы, которые жили в роскошных домах на Аль-Нузле. Их машины пригоняли на мойку шоферы.