Горький вкус свободы

Состояние хронической, но не острой обиды на мать сменилось животным страхом. Да, с мамой мы ругались. В раннем детстве – никогда, но после истории с убийством – регулярно. Да, я грозилась сбежать из дома. Как говорится, если строят социальные гостиницы, значит, это кому-нибудь нужно. Но я всегда знала, что мама есть и она меня не выгонит. Это важно. Важно, когда ссоришься с подругой детства. Важно, когда страдаешь из-за всяких Саш и ломаешь голову над тем любовь – это или так, показалось.

Теперь мне было проще простого представить себя на Сашином месте. Что он чувствовал, когда писал то письмо? А когда я сдуру все рассказала маме, хотя он просил молчать? По-хорошему просил. Раньше Саша казался человеком хоть и близким, но все же другим. Не таким, как я. Принципиально иным. Да, у него было хреновое детство. Непонятно, как он вообще до сих пор не умер, но это же Саша. Наверное, он привык. Адаптировался. Он сирота, а сироты они, наверное, не совсем такие, как «домашние» дети. Наверное, он не такой ранимый. Наверное, он не парится так, как загоняюсь по любому поводу я.

После истории с мостом мама говорила некоторым знакомым, что я оступилась и упала. Сначала со мной сидела в больнице, потом – дома. Недолго, но сидела. Всячески ублажала. Через какое-то время ее сменила моя двоюродная тетя. Ну, типа тетя, ясное дело. Все мне сочувствовали и считали несчастным дитем, павшим жертвой недобросовестной работы чиновников.

Сашу мама даже видеть не хотела. Считала, что он причина всех бед. Аналог плохой дворовой компании. Чтобы органы опеки и попечительства ничего не заподозрили, его положили в частную клинику, где работала какая-то знакомая маминой коллеги. Как могли, они «заминали» инцидент. Все. Поскольку в силу обстоятельств (даже не заботы ради) он лежал в более хороших условиях, чем я: с вкусной едой, кнопкой вызова медперсонала, санузлом с душем прямо в палате, к нему никто не приходил. Мама, быть может, небезосновательно полагала, что не может разорваться. Иногда Саше звонил Дима и предлагал навестить, но мама боялась, что нежеланные визитеры могут обойтись ей боком, а потому категорически запретила подростку кого-либо принимать. Ко всему прочему, она запретила и нам с ним созваниваться.

– А сейчас вы общаетесь с Журчевым? – спрашиваю я, придя в себя после первого шока.

– Нет.

– Саша, можно кое о чем тебя попросить? – неожиданно робко произношу я. – Можно у тебя пока пожить? Просто… Наверное, я должна быть благодарна маме, но сейчас мне хочется ее убить хотя бы за то, что она молчала столько лет. И лгала о самом главном.

Саша кивает.

Глава 3

В настоящем я спускаюсь во двор и сажусь на качели. Снова набираю парня: телефон выключен. Мимо меня идет пара с пачкой арахиса в руках. Орехово – вот, где надо искать Сашу. Там похоронены Мишка, мама, старуха… Могилы всех троих он регулярно посещает. Смотрю, как туда добраться. Поезд, затем автобус… Прямое сообщение? Нет, не слышали. Взбешенная, я звоню в РЖД – непонятно, зачем. Спрашиваю, почему в Орехово нет ж/д станции. Оператора спрашиваю. Ничего не решающего и от всего зависящего человека. Логика? Эмпатия? Нет, не слышали. Спрашиваю, почему из Пудрово в Орехово не ходят «Сапсаны». Прямо так и спрашиваю, хотя ответ мне, конечно, известен заранее. Как всегда жителям столиц повезло – 700 с лишним километров кто-то проезжает менее чем за четыре часа, а кому-то предлагают купить билеты на поезд из ночных кошмаров, который ходит раз в сутки, а оттуда – пилить на автобусе, который отправляется тоже… раз в день.

Меня несет, и я спрашиваю Интернет об авиарейсах в Орехово. Нет, я трезвая, просто злая. Бездушная машина предлагает лететь до Москвы, оттуда до Мырдинска (ближайший к Орехово крупный город), а оттуда на автобусе до Орехово. Будет быстрее, чем на поезде, но всего на час. Не спрашивайте, зачем мне лететь в Москву, чтобы потом снова приземлиться в Сибири. Просто. Не спрашивайте. Я потрачу на это всего тысяч шестьдесят-семьдесят, но доберусь.

Резко вскочив с качелей, я возвращаюсь домой за паспортом. На ходу покупаю ж/д билет до Топилино: на авиарейсы в европейскую часть России, которая мне сейчас нахрен сдалась, и обратно я не готова заплатить столько же, сколько на поездку в США. Какие США? В Австралию!

Поезд трогается. Разместившись на полке, я удивленно смотрю на людей, мельтешащих как покупатели вокруг стойки с товаром с 70%-ной скидкой: к туалету и обратно. До того дня плацкартный вагон поезда я видела изнутри мельком и всего однажды, когда мы встречали знакомую, проехавшую в коробке для советских людей несколько тысяч километров. Теперь же я тешила себя надеждой, что на коротких маршрутах все по-другому. Конечно, не так, как в Ласточке, но хотя бы как в обычной электричке. Шах и мат.