Горький вкус свободы

PR-служба уже готовилась к медийному скандалу вселенского масштаба, бухгалтерия – к внеочередной налоговой проверке, ответственный за пожарную безопасность – ну, вы поняли…

Не знаю, почему, но возмездия тогда так и не наступило, будто словно кто-то наверху был уверен, что дальше Интернета Сашин энтузиазм не выплеснется: ну, а в Сети и без него персонажей предостаточно.

Парень продолжил активно выражать свою так неожиданно и, надо признать, поздновато проявившуюся гражданскую позицию. Теперь уже не только онлайн: агитация обрела вполне материальные черты в лице, скажем, листовок, распространяемых в холле сети научно-развлекательных центров. И снова тишина: ни обысков, ни предупреждений, ни проверок, ни профилактических задержаний….

На декабрь был запланирован всероссийский протестный митинг. Он должен был быть санкционированный, но без запретных тем. Любой желающий мог подать уведомление на его проведение в своем городе, поселке… Свободный микрофон, единой повестки не было. Каждый мог говорить о наболевшем. Если что, «Уникум» совместно с несколькими НКО и спонсорами обещал оплатить все штрафы. По результатам одного из опросов, на мероприятие собиралось прийти около полутора миллионов человек по всей стране. От этой цифры мне тогда сделалось не по себе. Движимая врожденным инстинктом самосохранения, я просила Сашу быть осторожнее, но парень утверждал, что никакого «кровавого режима» нет, в чем, собственно, сейчас мы все и убедимся. Кричал, что оппозиционеры со стажем просто искуссно лгут, оппозиционные СМИ и блогеры – подливают масло в огонь, а впечатлительные тинейджеры – вроде меня – на всю эту чушь ведутся. В очередной раз подчеркивает, что Ваню Иванову освободили из СИЗО под подписку о невыезде и вопрос с его жильем рассматривается. Приводит этот вялый жест чуть ли в качестве яркого примера судебно-полицейского гуманизма.

За несколько недель до митинга Саша пришел домой сильно пьяный. Вел себя раздражительно, ничего не объяснял, то ли намеренно, то ли из-за неловких движений разбил несколько тарелок. Все мои попытки выяснить, что стряслось, оставались тщетными. В глубине души я подозревала, что, скорее всего, это как-то связано с протестом, но читать мысли я не умела.

Вот почему Сашино вчерашнее исчезновение вывело меня из колеи. В голову лезли самые страшные буквы. О конторе, в которую даже звонить вчера днем было боязно….

Занемевшими пальцами я пишу Диме и прошу его приехать в Орехово. Вечером у меня не было (почти) никаких объективных оснований бить тревогу, сейчас же на руках – предсмертное аудио. Больше он не может сказать, что я просто накручиваю себя. Что-то стряслось. Теперь это видно невооруженным взглядом. Парень отвечает мне в течение двадцати минут. Пожалуй, впервые в жизни от насыщенной ночной жизни третьих лиц мне есть ощутимая польза. Обещает прибыть, как можно быстрее. Говорит что-то обнадеживающее, пусть дежурное и бессмысленное. Главное в другом: Дима больше не считает, что я делаю из мухи слона. Если даже он признает, что творится пиздец, значит, так оно и есть. Это не я впечатлительная и ранимая, это мир опасный и непредсказуемый. Не знаю, почему, но от этой мысли мне делается капельку легче.

В 4:20 многие пассажиры открывают глаза, зевают, потягиваются, нащупывают обувь, слезают с полок. Копируя действия попутчиков, я поднимаю голову и протираю глаза. Делаю вид, что только проснулась. От жалкого подражания легче не становится – пустая трата энергии. Руки дрожат, живот крутит, голова раскалывается. Окружающие суетятся, стремясь занять свое место под солнцем. А, нет – в очереди в туалет. Снова делается завидно. Они все куда-то спешат. К родным, близким, друзьям. Они знают, что в пункте назначения их ждет горячая ванна, чистая выглаженная одежда и вкусный завтрак. Ночь в поезде забудется как страшный сон. Без особого энтузиазма прусь в туалет, тупым взглядом смотрю в зеркало на свое убитое горем лицо, напряженно пытаясь понять, что делать дальше. Есть не хочется, но я знаю, что надо. Мысленно составляю план действий: купить двойной эспрессо и таблетку от башки, найти автовокзал, встретиться с Димой…

Возвращаясь на свое место, горько плачу. Кто-то спрашивает, что случилось. Ответить нечего. На разговоры по душам с рандомными попутчикам я не готова.

Одевшись, выхожу на улицу. Озираюсь. Жизнь, как жизнь. Город, как город. Здание вокзала слегка покосившееся, но не смертельно. Мимо меня снуют люди с чемоданами, сумками, рюкзаками, тележками. В глаза бросается молодая пара на соседней платформе. Они страстно целуются. Наверное, при расставании. Вынужденном, долгом, тягостном. Как назло, они сейчас вряд ли сильно радуются тому, что рано или поздно снова увидятся. Человек так, сука, устроен: никогда не ценит, что имеет. Я – не исключение.