Горький запах осени

Итак, Эма. Главный объект исследования. С виду вполне всем довольна. В той сфере деятельности, которую для себя избрала, сумела стать заметным человеком. Трудится с самоотвержением и радостью. На этом, однако, все кончается. Ответить на вопрос: «Что заполняет вашу жизнь?» — было бы для нее труднее. Из сохранившихся писем явствует, что она много ездила на разные конгрессы и стажировки, но разве одно это заполняет жизнь молодой женщины? Могут разве ученые изыскания и академические разглагольствования заменить ценности, которые по веками установившимся представлениям необходимы и важны для каждого, а их отсутствие ведет к атрофии более губительной, чем атрофия важных телесных органов? Есть в моей папке и письма мужчин. Они адресованы Эме и абсолютно безгрешны в смысле эмоциональном и эротическом. Не говорится там ни о чувствах, ни о любовных эпизодах — и все же есть в их объективной сдержанности некий настораживающий тон, который оставляет место для предположений, что между этими людьми и Эмой… Собственно, что там могло быть? Тяга к романтике? Обыкновенная благожелательность со стороны Эмы, дававшая необоснованный повод к тому, чтобы рассчитывать и надеяться? Была ли то физическая близость, или всего только намерение произвести эксперимент, или потребность в интрижке от скуки?

Как бы то ни было, исходить следует из объективной реальности. Эма так и не вышла замуж, хотя и были случаи, когда какой-нибудь молодой — а позднее зрелый — человек жил некоторое время у нее в квартире на правах возможного спутника жизни или интимного друга. Дольше других продержался (это слово, кажется, наиболее точно определяет особенность их отношений) один генетик — восходящая звезда науки — десятью годами моложе Эмы. Он прожил у нее целый год. И все-таки, когда после окончания Ладиславом школы решено было, что он вернется к матери, незадачливый генетик съехал. Год спустя он счастливо женился. Эма, по моим сведениям, самоотверженно и успешно лечила его младшую дочь и осталась ее отцу добрым другом.

Если эту по виду забавную и немного шокирующую информацию собрать воедино, можно отважиться на предположение, что Эма была глубоко несчастна и решила не соединять ни с кем своей судьбы, потому что всякий человек через какое-то время становился ей в тягость — ее пугало, что и сама она может вызывать подобное чувство, и она предпочла одиночество. Эма всегда была гордой.

Ирена выбрала путь матери по призванию. Я не шучу. Многое переняла она от образа жизни семейства, над которым добродушно подсмеивалась и из которого сбежала, чтоб не потерять себя, как объясняла она Эме и Надежде. Какая жалость, что не довелось дожить до этих дней ее свекрови и доброй тете Кларе — то-то порадовались бы на многодетную образцовую семью своего Иржи, уважаемого, процветающего, благоразумного и поступающего в точном соответствии с предписаниями семейных традиций и представлений в том, что касалось продолжения рода. Тут все было в ажуре, включая воскресные детские обеды, рождения и рождества. Сюда же надо отнести заботу о свято чтимых могилах. Никогда не забывали заполнять бронзовую форму цветами, как завещали дорогие усопшие. Помнили о ландышах и белых розах для мамы, охотно выполняя пожелания отца, о котором вспоминали с нежной снисходительностью, как о неисправимом, в своем роде любопытном и безобидном оригинале, по безрассудству решившем свои проблемы несколько скандальным образом — хотя это и было сделано с достоинством, так, чтобы никому не причинить ни малейшего ущерба, ни особой боли. Никому — так считали взрослые. Они забыли о ребенке — Ладиславе. С готовностью забыли, почему он прибежал к Ирене и не захотел вернуться. Забыли, вероятно, тем быстрей, что мальчик никогда не спрашивал о деде. Но исчезновение его явно ставил в вину матери. Известно, что Эму это мучило. В пачке семейных писем есть ее письмо, адресованное в пограничье подруге Надежде Моравковой. Письмо так и осталось неотправленным. Оно показалось Эме излишне патетичным.

Когда в 1960 году Ладислав окончил школу, Ирена созвала родных — на семейный совет. Не потому что Ладислав, или она, или Эма хотели у кого-то попросить совета или кому-то его дать, а потому единственно, что Ирена любила устраивать торжества. Ведь полагалось торжественно отметить завершение такого важного, можно сказать, наиважнейшего этапа жизни. Как всем известно из литературы и рассказов счастливых выпускников, продолжающих вспоминать о том времени спустя годы, никогда небо не казалось таким безоблачным, сердце таким распахнутым, цветы такими восхитительными, любовь и жизнь такими притягательными и манящими, как в ту незабвенную пору. Боюсь, что в наше время подобные идиллические представления юности вытеснил лихорадочный марафон, та скачка с препятствиями, где за финишной чертой — «высотка», как вульгарно именуют теперь высшее учебное заведение.