Горький запах осени

Все началось после нашего возвращения в Прагу. Павел, видимо, хотел следовать блестящей модели жизни своего великолепного шефа — доктора Плахого. Это ему удалось, включая развод. В тот год умерла мама, моя свекровь. Для меня и детей это была невосполнимая утрата, отчасти смерть матери замедлила и восхождение Павла по общественной лестнице. Кроме того, как раз в ту пору обнаружилась некоторая особенность нашей Фран. Мне объяснили, что в результате небрежного проведения родов был поврежден мозг младенца, но это, мол, вовсе не безнадежно, если… Она начала позже обычного ходить, сидеть, говорить, но была очень мила, хотя и несколько заторможена, как во сне. Ко всему этому добавилось еще одно обстоятельство. Двадцатилетняя девица буквально заворожила моего мужа. Однажды он объявил мне, что я всегда мешала его творческому росту, и вдобавок еще крикнул, что я родила дебила, на которого ему тягостно даже смотреть. Мне стало страшно. Он казался мне опасным безумцем, которого просто рискованно раздражать. Я даже предложила ему кофе или чай для успокоения. В ответ он назвал меня каменной бабищей — ведь такой была и моя мать. Я не плакала, не испытывала ни отвращения, ни обиды, я действительно окаменела и вызвалась помочь ему сложить вещи: пусть лучше уйдет, не то еще разбудит детей, Павел впал в истерику, вопил, что я гоню его из дому, что отрываю от детей и потому он вынужден уйти. Он даже, расщедрившись, пренебрег своими двумя костюмами и четырьмя рубашками — оставил их у нас. Когда за ним захлопнулась дверь, наступило облегчение: будто я выбралась из-под обвала в руднике, Фран, конечно, что-то слышала — она вдруг пришла в кухню в пижамке, настойчиво звала папу и безутешно плакала. Отец шарахался от «моего имбецила», а она тянулась к отцу. Что мне было делать? Умри он, все было бы проще. Как благородно и утешительно хранить светлую память об отце, каким бы он ни был. Вспомнила я фотографию моего отца — такого молодого. Лишь его тень осеняла мое детство. Но разве он виноват в этом? И все-таки, наверное, лучше живой отец, какой он ни есть, чем идеальный покойник.