Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Ирония судьбы. Так уж получилось, что мне с твоим крёстным Часовщиком вскоре, пришлось встретиться в лагере в оздоровительном бараке, так называли помещения, где жили инвалиды. Он же был вор с довоенным стажем, и влияние имел огромное, как на арестантов, так и на администрацию. Поэтому где был он, ни одной сучьей войны не произошло. Я же тогда юный был, всего девятнадцать лет. Первая ходка на зону, и повоевать успел немного. Посадили меня за часики, которые я увёл в поезде в Барановичах в сорок пятом году. Пострадавшим оказался известный местный врач. Когда я сел в поезд он смотрел на меня, с явным пренебрежением и высокомерием. Будто я не с госпиталя, а с каторги возвращаюсь. Сильно он меня тогда оскорбил. Хотя я сам виноват, надо было мне гимнастёрку на себя одеть, а я как босяк ехал в кальсонной рубашке и поверх её телогрейка. Саквояж свой из рук он не выпускал, и каждый раз проверял карманы. Вот я и решил ему отомстить, за цепочку вытащил у него карманные часики. Патруль меня через полчаса взял. В вещевом мешке нашли документы, гимнастёрку с орденом красной звезды и лекарства которыми меня снабдил в дорогу госпиталь. Врачу неудобно стало, и он готов был подарить эти часы мне. Но патруль выслужиться хотел и его часики в жертву не приняли. А мне червонец дали. Правда, после по амнистии Лаврентия Берия в пятьдесят третьем году вышел на свободу. А времена я тебе скажу, тогда были беспредельные в лагерях. Нас за людей не считала администрация. Надзиратели в одиночку не выходили на зону. Ходили косяками человек по пять с автоматами и столько же с металлическими прутьями. Кости у нас хрустели неимоверно, при избиении была только одна мысль у всех. Выжить освободиться и отомстить. Двоих политических у нас из пожарного шланга в лютый мороз облили водой и заморозили. Так фашисты поступили в войну с нашим доблестным генералом. Потом в резервуар, откуда пожарная помпа качала воду, скинули, списав это на несчастный случай. Но в лагере сидел родной брат одного из замороженных, по кличке Минёр, тихий мужичок был, чуть даже пришибленный, он прознал, кто творил зверства против брата. Заточил две дубовых коротких пики, на размер ножа и вымазал их негашеной известью, — привезли её тогда нам бараки белить. Изготовил он пики по принципу ерша, туда лезет — оттуда нет. В течение нескольких минут он завалил в разных местах карателей своего брата. Проткнул, как жареных поросят. Одного при мне в столовой. Смотреть на это зрелище было с одной стороны радостно, с другой стороны ужасно. Потом залез на резервуар, куда был скинут его брат, перерезал заточкой себе сонную артерию и ушёл под воду. И готовился он к этому акту не один месяц. В лагере тогда зеки хотели переворот сделать, но Гриша был против такого ярко выраженного протеста, и я, конечно, был с ним солидарен. А зона шаталась, как ветхое здание, того и гляди рухнет. Анархия, тогда нужна была тем, у кого свобода не маячила близко, одним словом их мы называли четвертаки. Так вот мы с Гришей и объяснили сидельцам, что четвертаки может, под шумок и слиняют за колючку, а на других у надзирателей найдутся автоматы с запасными рожками. Мы смогли переубедить зону, к тому же, после случая с Минёром надзиратели поуспокоились, и агрессивность былую к нам не проявляли. А сколько этих палачей подрезали после освобождений зеки. Так сильно они озлобили каторжан. Сейчас всё совсем иначе, даже оскорбивший словесно заключённого надзиратель или другой администратор, может потерять свою работу. Но и жизнь в лагерях другая стала, преступник не кровожадный пошёл. Воров в законе мало осталось, а это очень плохо. После сучьих войн всех по тюрьмам закрыли. Иногда полукровки хвост подымают, приходиться им популярно объяснять, что войну у сук мы выиграли и с большим перевесом. Им после этого один только путь на вахту ломиться. Администрация сейчас на это закрывает глаза. Им легче этих полукровок в БУР посадить или на другую зону отправить, чем позволить развиться новой сучьей войне. А с недавних пор главными нарушениями в зоне считаются отказ от работы, чифирь и иногда кто — то подерётся между собой, и конечно карты. Вот и весь арсенал нарушений. Ты своему другу скажи, чтобы завязывал с ними, — предупредил Генерал Беду, — а не то его на икру пустят, если проиграется.

— А ты откуда знаешь, что он играет, — удивлённо спросил Иван.

— Я всё знаю о каждом заключённом, — ответил Генерал.

— А Кожевник в законе или нет? — спросил Иван.

— Ты и его знаешь?

— Да он часто раньше до тюрьмы к дяде Грише приезжал.