Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

— Чего стоишь? — сказал он надзирателю, — беги быстрей в столовую за хлебом.

Муркеша с неохотой, но побежал.

— Беда, — крикнул ему начальник отряда.

— Ты отнесись с понятием к ситуации, не надо жизнь портить контролёру? У него семья, думать надо!

— У нас у всех семьи, родители, жёны, никто об нас не думал, когда лапти нам плели. А таких чертей, как Муркеша жалеть нечего. Он у нашего брата много крови попил.

— Сергей, иди к форточке, принимай хлеб. Он понёс туда, — крикнул кум.

Передавая хлеб, по два кусочка через маленькую форточку Муркеша умолял Беду, чтобы тот, как можно быстрее открыл дверь и впустил его на рабочее место.

— Успокойся, — сказал ему Беда, — пускай все расходятся от дверей. Пацаны похавают и я скажу, чтобы они открыли двери.

К этому времени кастрюля с картошкой сварилась. Когда сели за стол, ноги Монаха наткнулись на маленький чемоданчик, в котором Муркеша носил обеды.

Открыв его, обнаружили там шмат варёной колбасы, плавленые сырки, яйца и майонезная баночка со смородиновым вареньем. Поставили вскипятить чайник. Когда попили чай, Беда попросил всех желающих отдать благодарственную дань Муркеше за набор к чаю, — чтобы с чемоданчиком сходили в туалет. Нашлось несколько человек желающих на эту «гуманитарную акцию», после чего чемоданчик поставили на старое место.

— Всё, пацаны, расходимся по камерам, не надо их злить, а то они вызовут солдат с гарнизона, те сдуру не только двери вынесут, но и стены разнесут, — сказал Беда, а сам пошёл открывать дверь.

Муркеша сидел на пожарном ящике с песком, около него стоял кум и что — то чертил на земле носком ботинка. Увидав, что дверь открылась, Муркеша, словно метеор, ворвался в помещение изолятора и начал закрывать двери в камерах.

Позже пришли с вахты двое контролёров, и начался повальный обыск. Муркеша выгреб с окошка два жирных окурка и несколько спичек.

— Не забирай, это последние самые лакомые бычки, — прибеднялся Беда.

Но Муркеша зло, сверкая глазами, опустил окурки и спички в парашу.

— Знаю, кто мой балабас скушал, — шевелил он своими усами, кидая короткие взгляды в сторону Беды.

— Не думаешь ли ты, что я покусился на твою колбасу. Мне западло брать то, что ты держал в своих руках.

— Зачем навоз в чемодан загрузили? — раскинул он свои мохнатые усы по щекам.

— Это ты перепутал колбасу и собрал себе такой обед, — смеялся Монах.

— Будет вам всем и балабас и яички с сыром. А ты Монах будешь чемоданчик мыть с мылом, — не переставал гундосить Муркеша.

— Может тебе и ноги помыть? — допекал его Монах.

— Двадцать лет назад, ты бы не только мыл мне ноги, а всю задницу отшлифовал.

— Отшлифовал бы и с превеликим удовольствием, заступом которым я двери припирал.

— Поговоришь у меня, шайтан карзубый, — не унимался контролёр.

— Монахов, ты чего так разговариваешь? — сделал замечание Монаху кум, — нравится в изоляторе сидеть? Я тебе сейчас продлю это приятное удовольствие.

— Это вы можете, — не переставал огрызаться Монах.

— Легче всего закрыть человека, — временно не имеющего гражданства, — сказал Беда куму, — благо всё — таки мы хоть и бесправные, но нас малёхи защищает закон. Есть куда и кому заправить челобитную.

— Тебе — то грех обижаться Беда. Всё это время, что ты здесь находишься, для тебя было санаторием, — заметил кум. — А твоё сегодня присутствие здесь, не наказание, а вынужденная мера. Ты должен это понять и зуб ни на кого точить не надо. Придётся тебе освобождаться с изолятора. Готовить постановление за сегодняшний променад на добавки, буду всем без исключения.

— А я о себе не говорю, я о других пекусь, — ответил Беда.

— Я смотрю, ты к концу срока совсем правозащитником стал, — сказал кум, — смотри, на свободе не везде любят правдолюбов?

— Разберусь, я со свободой без посторонней помощи, — равнодушно произнёс Беда.

…Вскоре в камеру завели Козуляя. С тех пор, как Беда с ним поднялись на зону, он его видал совсем редко. Козуляй сломал впервые дни ногу, после чего долго лежал в тюремной больничке. Нога после перелома у него неправильно срослась, после чего стала короче. По этой причине Козуляю дали третью группу инвалидности и отправили работать смазчиком станков в подвал. В подвале у него обнаружили заболевание лёгких, и он вновь почти на год уехал на лечение. Сейчас Козуляй переминаясь, как утка с ноги на ногу стоял перед штрафниками и лукаво улыбался Беде.

Моисей его легонько подтолкнул на центр камеры.

— Видишь эту дыру? — показал ему кум отверстие, продолбленное в полу, — твоя рука пролезет туда. Если ты вытащишь оттуда что, получишь пять суток, а нет, пятнадцать выпишу.

Козуляй лёг на пол, и запустил руку в дыру, двигая её в разные стороны. Арестанты на него смотрели с презрением, знали, что там спрятаны четыре пачки сигарет, чай, заточка, гвозди, сахар, картошка, которую они забрали у контролёров.

— Вот, только здесь что есть, — пробормотал он, вытащив из тайника две картофелины, и бросил их покатом к ногам Муркеши. — Больше здесь ничего нет. Пустота голимая, — убедительно сказал он куму, подымаясь с колен.

Зэки успокоились, поняв, что Козуляй прогнал им пургу.