Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф

Непонятно откуда — то пробивался голос Беды, который словно громобойным голосом ему твердил, что у него короткое замыкание, не только в футболе, а и в жизни. Затем перед его лицом встало пытливое лицо капитана милиции, желающего, услышать от него с кем он и где проводил время двадцать четвёртого декабря. Потом он несколько раз проваливался в бездну и когда изредка подымал веки, но кроме белых халатов ничего не видел. Когда из динамика полилась песня «Моя Москва» и прозвучали слова из текста. «Я люблю твою красную площадь, и кремлёвских курантов бой» Он чётко вспомнил пьяную ночь в квартире Беды, — как он под утро положил себе в карман брегет с боем, на котором следы крови уже имелись. Савельев закрыл глаза, ужас страха охватил его и он пожалел в это время, что проснулся. Потому что некоторые эпизоды недавних встреч начали всплывать в его памяти. Лёня сомкнул зубы и закрыл глаза, но слёзы, пробивались сквозь его веки, стекая на подушку. Ему стыдно было за свои поступки и до боли жалко себя.

«Только бы часы были на месте. На колени перед Иваном упаду. Он меня простит. И брошу футбол», — размышлял он.

«Надо позвать, кого-нибудь из медперсонала, узнать были при мне часы»?

Он вспомнил, как его выгнал из кабинета в воскресение администратор команды Волин вместе с часами, как показывал их в ювелирном магазине. Затем очутился в ресторане в кругу молодого человека с его очаровательной сестрой Милей.

Савельев утёр слёзы и попросил пригласить врача или медицинскую сестру.

Медицинская сестра лет сорока с орлиным носом и толстой косой за спиной, через минуту стояла перед ним:

— Как вы больной себя чувствуете? — спросила она.

— Лучше, чем вчера, но голова тяжёлая, — ответил Савельев, — память меня посетила, и хочу у вас спросить, когда меня доставили сюда, при мне были какие вещи?

— Да вчера вы были никакой, и предыдущие дни тоже. Проспали все Новогодние праздники. А при вас кроме паспорта и билета на поезд ничего не было, — ответила сестра.

— А билет куда?

— В Саратов.

Лёня опять закрыл глаза. Он вспомнил что, не придя ко двору Крыльям Советов, пятого января пытался покинуть Куйбышев и уехать в Саратов, где была расцветающая команда Сокол.

— Савельев, вы способны разговаривать с милиционером? — послышался голос медсестры, — Нас предупредили, как ты в себя придёшь, чтобы им сообщить.

— Я ещё слаб, но разговаривать могу. Зовите сюда вашу милицию, расскажу что помню.

Следователя опередили. В палату вошёл с сумкой наперевес в больничном халате Иван Беда.

Больше всех кого Савельев не хотел видеть в эту минуту, то это Беду. Хотя к разговору с другом он был готов. Он с закрытыми глазами поздоровался с Иваном.

Иван сел на стул, стоявший около кровати, и сказал:

— Я вчера ещё приехал, но меня к тебе не пустили. Сказали, что ты спишь постоянно.

— Иван, ты извини меня? — Я не хотел брать твои часы. Трезвым бы был, никогда этого не позволил, — не открывая глаз, оправдывался Савельев.

— Забудь ты о них, тебе волноваться нельзя. Будем считать, я тебе их подарил, и всегда и везде всем так говори. Выздоравливай быстрей и возвращайся домой? Будем с тобой область выигрывать, а потом проложим курс на команду мастеров.

— Нет, Иван небесные кристаллы не для меня, я это только сейчас понял, когда по черепу получил.

— Высокой ценой, — обошлось тебе это понятие, — с упрёком произнёс Иван. — Ты хоть помнишь, что с тобой произошло?

— Помню красивую девушку Милю с братом. Я с ними в ресторане вокзала познакомился. Я им первый раз по рюмочке налил, когда они ждали заказ. А потом они меня упоили и ушли на поезд, а больше ничего не помню.

— А как они выглядели? — поинтересовался Иван.

— Оба чернявые, я бы даже сказал смоляные. Она ужасно красивая, с восточным разрезом глаз, а о нём ничего не могу сказать. Я больше с ней разговаривал. Миля сидела напротив меня. Брат у неё Пётр, только пил и закусывал. Они на похороны приезжали из Саратова.

…Лёня закрыл глаза и на его пасмурном лице по краям уголков губ чётко отразились морщины.

— Вот ещё вспомнил одну деталь, — открыл глаза Савельев. — На фаланге указательного пальца брата перстень с татуировкой доллара, — он замолчал и вновь закрыл глаза. — Они неплохие люди и адрес мне свой дали, приглашали к себе в гости.

— В гости говоришь? — переспросил Беда.

— Да, а что? — вопросительно посмотрел Лёня на Ивана. — Ты не думай, это не они меня заделали. Я может, припомню ещё что попозже, тогда тебе скажу.

В палату пришла всё та же медсестра с недовольным лицом и санитарка со шваброй. Санитарка приступила к уборке, а медсестра упорно стала Беду выпроваживать из палаты.

— Всё, молодой человек, — на сегодня хватит. Просились на пять минут, а сидите полчаса.

Иван выложил на Лёнину тумбочку фрукты и двухлитровую банку консервированных персиков.

— Ты, Лёня выздоравливай и возвращайся домой? Если, я не уеду завтра, то обязательно приду к тебе. Я остановился у Геннадия Фёдоровича Волина, — прощаясь, сказал Иван.

В дверях палаты Иван столкнулся с сотрудником милиции.