Горм, сын Хёрдакнута

Когда ярл пришел на место суда, все пространство между вех уже было забито битком, да и за вехами толпилось изрядно народа. С лотков местных торговцев нарасхват шли пироги с луком и перцем, лепешки с рыбой, и прочие вкусности. Распитие на тинге и в непосредственной близости вина и пива, как и ношение оружия, не допускалось обычаем. Конунг сидел в высоком кресле под навесом, рядом с ним на паре скамей под тем же навесом располагались Торлейв, по-прежнему похмельный Адальстейн, Берг-Энунд, Гудбранд, Торкель, гутан Ардо, благоразумно открывший перед Йормунреком ворота Йубавейха, и несколько ярлов помельче, включая знаменитого морехода Бродира с маленького острова Ваннен где-то к югу от Туле и к западу от Альбы. На той же скамье примостились и пара дроттаров. Поскольку дело затрагивало собственность в трех краях земли сноргов, именуемых фюльками, на трех скамьях в непосредственной близости от навеса сидели присяжные – по дюжине от каждого фюлька. Вместе с Эгилем, перед скамьями стояло несколько его дружинников, среди которых ростом выделялись Торфид Суровый, родич Бьорна Вольного, и обманчиво прозванный Бьорн Маленький, сын Торира, в свою очередь приходившегося братом Торе, матери Асгерд. Сам Эгиль был едва пониже этих двух, но шире каждого из них в плечах. Вдобавок, он был груб лицом, носат, большеголов, и, несмотря на относительную молодость, изрядно плешив.

Горм принялся протискиваться к скамье ярлов, слушая речь Эгиля. Великий скальд говорил убедительно и просто:

– Бьорну наследуют две дочери от двух его жен, других наследников нет, поэтому землю и сокровище надо поделить между ними поровну. Мы с Асгерд даже не требуем большей части наследства, хотя по порядку рождения…

– По рождению, ты женился на рабыне, дочери наложницы! – перебил Эгиля Берг-Энунд, не вставая. – Я приведу свидетелей, они это подтвердят! Я требую, чтобы судьи присудили все наследство Бьорна мне, а Асгерд как рабыню – конунгу! Кто ты такой, конунг объявил за тебя награду!

– И ты это говоришь перед племянником Торы и двоюродным братом Асгерд? – вспыхнул Бьорн Маленький. – Конунг, у нас тоже есть свидетели!

– На свадебном пиру Торы и Бьорна, я выпил мой первый рог меда, – прогудел Торфид.

– Даже объявленный. Вне закона. Имеет право. Сказать слово. Перед тингом. Пусть свидетели. Принесут клятвы, – прогнусил откуда-то рядом со скамьями Ингимунд.

– Верно, – сказал один из судей. – Приведем их к присяге и послушаем. Кто готов клясться на стороне Берг-Энунда?

Поднялось несколько сноргов, судя по зверским мордам, домовых карлов жадного северного ярла.

– А кто будет клясться за Эгиля? Поднимите руки или встаньте.

Торфид и Бьорн подняли руки. Встало существенно больше народа, включая одного из мелких ярлов со Свитьи и трех или четырех энгульсейцев, среди которых, к Гормову удивлению, оказался и Адальстейн.

– Или можно решить дело поединком, – предложил Эгиль. – Прямо здесь, на тинге, при свидетелях, я против Берг-Энунда, и кто победит, пусть забирает все добро.

Йормунреку, судя по его выражению, понравилась эта мысль.

– Что так, что эдак – наша правда! Скажи слово, конунг! Судьи или боги нас рассудят? – закончил скальд.

– Боги? Какие такие боги, Один один! – вскричал дроттар, сидевший рядом с Адальстейном.

Старший Хёрдакнутссон силился вспомнить, как звали этого жреца – Храфни? Храфси? Дроттар все распалялся:

– Меня, конунг, вообще удивляет, как ты позволяешь, чтобы этот наглый святотатец Эгиль поворачивал все по-своему…

Наполовину приблизившийся к скамьям Горм увидел, как Йормунрек вытер лицо белым платком, что было довольно странно – платок конунга, плащ конунга, штаны конунга, сапоги конунга, и так далее – все красилось в любимый сыном Хакона красный цвет. Гормово раздумье над этой загадкой продлилось недолго, потому что почти тут же началось непонятное и стремное. За вехами к северу поднялись разрозненные крики. Кто-то завел «Один один!» Другие орали «Бей лысого!» Обнаружилось, что у оравших при себе имелись, вопреки обычаю и закону, мечи, которыми они вмиг срубили вехи, вторгшись на тинг. Безоружная толпа вынужденно расступилась перед преступниками с мечами, те слаженно двинулись к навесу и, достигнув судейских скамей, принялись их опрокидывать и бить судей мечами плашмя.

Вокруг Эгиля и Бьорна Маленького вмиг собралась их дружина. Эгиль Сын Лысого заревел во всю нешуточную силу своих вместительных легких:

– Закон попран! Знай, Берг-Энунд! Неправдой весь свет пройдешь, да назад не вернешься! Я призываю на тебя гнев богов! Проклятье тем, кто с тобой встанет! Проклятье! Гнев богов!

Отбиваясь от наседавших меченосцев обломками скамей и отражая удары намотанными на руки плащами, Эгиль, Бьорн, и их ватажники двинулись к реке. Один из нападавших попытался ударить Эгиля мечом. Сын Лысого схватил меч за лезвие кожаной перчаткой, укрепленной стальными заклепками, вырвал из руки противника оружие, и, не перехватывая, ударил того рукоятью в лицо. Брызнула кровь.

– К кораблю! – крикнул Бьорн Маленький.