Читаем Горная хижина полностью

Горная хижина

Весь охваченный пламенем, грешник внидет в геенну. Врата закрывают наглухо крепким затвором. Адский страж идет в обратный путь, уныло повесив голову, он полон жалости, что вовсе не вяжется с его грозным обликом. И не успеет грешник возопить:

"О, горе! Когда же я выйду отсюда?" — как его начинают терзать лютыми муками. Остается только взывать о помощи к бодхисаттве преисподней. Лишь его божественное милосердие способно проникнуть в сердцевину пламени, подобно утреннему рассвету, чтобы посетить и утешить страждущего.

Бодхисаттва преисподней[56] — так именуют Дзидзо

Раздвинув пламя,Бодхисаттва приходит утешить.О, если бы сердцеМогло до конца постичь:Сострадание — высшая радость!

(209)

Э! Духом не падай!Ведь если блеснет милосердиеНебесным рассветом,Ужель ускользнуть невозможноИз самой кромешной тьмы?

(210)

Но если заслуги нет,Чтобы могла тебя выкупитьОт неизбывных мук,Снова, уловленный пламенем,Ты возвратишься в геенну.

(211)

Лениво, бездумноТы призывал имя Будды,Но эта заслугаСпасет тебя от страданийНа самом дне преисподней.

(212)

Растают муки,Как исчезает ледокПод утренним солнцем.Знает шесть кругов бытия[57]Это рассветное небо.

(213)

По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно слышать, какое множество людей погибает! Даже не верится, что это правда. Увы! Из-за чего же возгорелась распря? Бедственные времена! — помыслил я

Сидэ-но яма.Идут несметные полчищаЧерез Горы смерти.И все не видно конца!Растет число убиенных…

(214)

Ныне одни лишь воины толпами движутся в запредельную страну мертвых через Сидэ-но яма. Им незачем страшиться горных разбойников. Великое утешение, случись это в нашем мире! Довелось мне слышать, как воины переправляются через реку на плоту из боевых коней, — кажется, то было в битве на реке Удзи. Вспомнив это, сложил я:

Как разлилась широкоРека в горах Сидэ-но яма.Там воины тонули,И даже плот из боевых коней[58]Их донести до берега не мог.

(215)

Однажды во дворце принцессы Дзесанмон-ин[59] молодые придворные беседовали с госпожой Хеэ-но цубонэ. "Ныне всех занимают лишь вести с полей битвы, о поэзии и думать позабыли", — сетовала она. И вот в лунную ночь на поэтическом сборище стали слагать танка и низать рэнга строфу за строфой. Когда же в рэнга были помянуты воины, она в свою очередь сложила двустишие:

Озаряет поле сраженьяМесяц — туго натянутый лук.

(216)

Ко мне в Исэ пришли люди из столицы и поведали:

"Вот какую строфу сочинила Хеэ-но цубонэ. Но тут все умолкли, никто не мог далее продолжить рэнга".

Услышав это, я добавил к ней такую строфу:

Сердце в себе умертвил.Подружилась рука с "ледяным клинком"[60].Или он — единственный свет?

(217)

"Что и говорить, война длится без конца", — толковали мы, а той порой в самый разгар военных действий скончалась Хеэ-но цубонэ. И, вспомнив, каким клятвенным обещанием мы связаны, я исполнился глубокой печали

"Кто первым из нас уйдет,Пусть другу в загробном миреПослужит проводником",Вспомнил я, отставший в пути,Эту клятву с такою болью!

(218)

О том, каково на сердце[61] блуждающему в "Срединном пространстве"

С какою силойТоска его одолеет!Глухие потемки,А он, одинокий, бредет,Не различая дороги.

(219)

"Река тройной переправы"[62].Как трепещет сердце твое,Безрассудный грешник!В самом погибельном местеТы переходишь вброд.

(220)

Когда слагали стихи о нынешних временах

Даже постигнув сутьЭтого бренного мира,Все же невольно вздохнешь:Где они, мудрые люди?Ныне нигде их нет.

(221)

Судишь других:То хорошо, это худо…Вспомни меж тем,Много ли в нашем миреЗнаешь ты о самом себе?

(222)