Горная хижина

Но вот что страшней всего:
Вырвут язык из гортани…
Какая лютая казнь!
О самом своем сокровенном
Хотеть — и не мочь говорить.

(196)

Область, где в черном пламени страждут мужчины и женщины

Невиданной силы
Там черное пламя пылает.
Адское пекло!
За все нечистые мысли
Вот оно — воздаянье.

(197)

На части рассекут.
Но мало этого. Готовят
Расплавленную медь.
Вольют ее в глубины сердца,
Омоют страждущую плоть.

(198)

В прах, в мельчайшую пыль
Превратили… Конец бы, казалось,
Но нет! Из небытия
Для новых мук воскрешают…
Воскреснуть! Ужасное слово.

(199)

О, горе! Родная мать,
Вспоившая некогда грудью,
Забыта даже она.
Все думы лишь об одном!
О собственных страшных муках.

(200)

Куда мой отец
Сокрылся после кончины,
Не ведаю даже я,
Хоть, верно, мы задыхаемся
В одном и том же огне.

(201)

Слышал я, что если случится пробудить в себе "истинное сердце"[49], то даже в пламени Вечного ада Аби[50] возможно просветление

Пускай без роздыху
Терзают лютые муки
В самом яром пламени,
Разбуди в себе сердце свое,
И придет наконец озаренье.

(202)

Если ввериться сияющему лику будды Амида[51], что озаряет глубины преисподней, не отвращаясь от созданий, вверженных туда за тягчайшие грехи, тогда и кипящее зелье в адских котлах превратится в чистый и прохладный пруд, где распустятся лотосы

Свыше свет воссияет,
И даже котел, кипящий в аду
С неослабным жаром,
Станет вдруг прохладным прудом,
Где раскроется чистый лотос.

(203)

В поучениях Микава-но нюдо[52] сказано: "Если даже сердце твое тому противится, должно хотя бы против собственной воли научиться верить". Вспомнив сей завет, сложил я:

О сердце, узнай!
Пускай ты поверить не в силах,
Но в множестве слов
Должны же найтись слова,
Что к вере тебя приневолят.

(204)

Глупому сердцу,
Вот кому всю свою жизнь
Ты слепо вверялся,
Но настигнет последняя мысль:
"Так что ж теперь будет со мной?"

(205)

Из судилища князя Эмма[53] адский страж уводит грешника туда, где в направлении Пса и Вепря виднеется пылающее пламя. "Что это за огонь?" вопрошает грешник. "Это адское пламя, куда ты будешь ввергнут", — ответствует страж, и грешник в ужасе трепещет и печалится. Так повествовал о сем в своих проповедях Тюин-содзу[54]

Осужденный спросил:
"Зачем во тьме преисподней
Пылает костер?"
"В это пламя земных грехов
И тебя, как хворост, подбросят".

(206)

Его влекут на казнь.
Не сбросить на пути тугие путы,
Веревкой стянут он.
Подумать только — страх берет!
Ручные кандалы, канга[55]

на шее…

(207)

Так адский страж приводит грешника к вратам исподней. И пока их не отворят, демон, отложив в сторону железный бич, терзает ученика острыми когтями укоризны: "Ведь лишь вчера, лишь сегодня вышел ты из этого ада. А когда покидал его, многократно наставляли тебя, чтоб ты вновь сюда не возвращался.

Но ты опять через самое малое время возвратился в геенну. И не по вине других людей. Нет, тебя вновь ввергло в бездну твое собственное неразумное сердце. Не укоряй же никого, кроме себя".

Из диких глаз демона льются слезы. Адские ворота отворяются с шумом, более оглушительным, чем грохот ста тысяч громовых ударов

Укажут грешнику. "Вот здесь!"
И он услышит страшный грохот!
Отверзлись адовы врата.
Какой его охватит ужас!
Как, верно, вострепещет он!

(208)

И вот из зияющего жерла раскрытых адских ворот вырвется вихрь свирепого огня и настигнет грешника, с диким воем, — нет слов, чтобы описать это зрелище!