Горничная с секретом

И в этот момент было ещё одно озарение.

Надеюсь, последнее за сегодня.

Потому как до боли ярко вспыхнуло прямо в мозгу, а я к тому времени ещё урок по временно̀му отслеживанию «не переварила».

И всё же расстояние между мной и Олафом преодолела в несколько шагов. Парень даже оторопел, чуть не отшатнулся. Я же была полна решимости, как никогда.

– Йен, а что ты делаешь? – пробормотал кузнец, когда я быстро сунула руку ему за пазуху.

– А вот что, – мрачно буркнула я, извлекая плоский кружок из драгоценной белой глины с символами по кругу.

Обожжённый в печи, практически неубиваемый…

Амулет-«привлекалка».

В разы усиливающий в глазах других твои лучшие качества!

А сразу я не распознала, потому что дядюшка привлекалку делал! Сильный, очень сильный ведун. «Сильнейший из нас» – так про него сегодня Маланка сказала. Давно, ещё в те времена, что мы вдвоём только жили. Подобные амулеты дороги, чуть не на вес золота. Не знала даже, что у дядюшки остался один в запасе.

– Прям козырь в дело пошёл! – вырвалось у меня.

– Дядя твой подарил, – не стал запираться Олаф. – Чтоб значит, это… оно… Для уверенности. Вот.

Бывает так, разозлишься на одного человека, а потом попадётся кто-то под горячую руку…

Вот как сейчас Олаф.

Это ему-то уверенность в себе понадобилась?

Да у кузнеца с ней, по-моему, перебор!

Я и забыла, что разозлилась вообще-то на дядюшку, точнее, не на него самого, а на это глупое сватовство…

– Так ты усерднее дяде помогай, – процедила я, пожав плечами. – Такая вещь больших денег стоит.

Сказала – и от самой себя противно стало.

Зациклилась сама на этих деньгах проклятых, торчу непонятно где, на ручки латуневые дышу, как дура, точно нечем занять себя больше, да сердце своё глупое рву, глядя, как любимый другую обнимает! А тут… А пока меня нет… помощники всякие выискиваются, которые ведут себя, как хозяева!!

Наверное, что-то такое отразилось на моём лице, потому что Олаф вдруг побледнел, лоб нахмурил, губы сжал плотно, но я заметила, успела заметить, что прежде, чем на лице кузнеца застыла непроницаемая маска, губы его прежде дрогнули…

– Да разве я за побрякушку эту, Йен? – всю самоуверенность с Олафа как корова языком слизала. – Да я… для… вас. Да… ты… вы для меня… всё!

Он рванул было белый кругляшок с груди, но я поспешно накрыла его руку своей ладонью.

– Не надо, пожалуйста! Правда, правда, Олаф, не надо. Прости, я уставшая, как цирковая лошадь, на всех кидаюсь. Если ты откажешься от подарка, дядя мне не простит. И тогда я загрызу себя изнутри окончательно.

Лоб кузнеца оставался всё таким же хмурым, но руку от медальона парень убрал.

– Окончательно не надо, – буркнул он, хотя видно было: кузнец всё ещё на меня обижен.

Не дыша, спрятала медальон снова ему за пазуху и с запозданием поняла, что этого делать не стоило. Кажется, весь запас моей умственной деятельности ушёл на разгадывание зловещих тайн, и больше на сегодня ничего не осталось. Потому что на меня-то чары амулета сразу действовать перестали, то есть я их воздействие осознавала и «опасности» как ни бывало.

А вот Олафу я правда нравилась.

Даже без всяких «привлекалок».

Даже под «серой» личиной.

Дыхание парня потяжелело, глаза блеснули. Но взгляд он тут же отвёл, вид у него был такой, словно вот-вот уйдёт. И не вернётся уже никогда.

– Взваром напоишь? – спросила я робко.

– Ты – хозяйка, – начал было Олаф и вдруг спросил уже другим голосом: – Сильно устала?

– Адски, – не стала преуменьшать я.

– Ну что с тобой делать, – притворно вздохнул он. – Напою, я очень добрый. И пирог с зайчатиной должен был как раз дойти…

Глава 36

Наскоро попрощалась c Олафом, в который раз расцеловала и потормошила мелких, и, выскочив из дому, с наслаждением обернулась рысью.

Дядюшку я услышала заранее, как всегда.

В нескольких верстах от нас Котя учуяла моё присутствие и дала знак дядюшке. Когда я добралась до них, ведун закончил пить воду из ручья и остатки вылил себе на волосы.

– Дядя! – я с размаху обняла самого родного мне человека.

– И я рад тебе, девочка. Ну-ка, садись. Что за беда у тебя приключилась?

Почувствовав себя маленькой девочкой, я уселась рядом под пристальным взглядом дядюшки.

– Беда? – тихо повторила я, вспомнив три старушечьих лица, покрытых пергаментной кожей. – У меня?

– А то? Чего сердитая такая, дочка?

Привычно растрогавшись от его редкого «дочка», я отмахнулась.

– Да из-за Олафа рассердилась…

– Из-за Олафа? – сделал невинные глаза дядюшка. – А Олаф-то тебе чем не угодил?

– В том-то и дело, что угодил, дядюшка, – вздохнула я. – Тебе угодил. Ивасику с Солькой… Даже четырёхлапые на его стороне. И от этого мне только хуже. Такое ощущение, знаешь, что вы все против меня… объединились.

Голос у меня дрогнул.

– Так не люб, Йен? – тихо спросил дядюшка.

Разрываемая изнутри совершенно неведомыми прежде эмоциями – взрывными, нелогичными, противоречивыми до безобразия, – я помотала головой и с неожиданностью для себя разрыдалась.

Дядя как будто только того и ждал.

Хмыкнул, ничуть не удивившись, затем обнял меня за плечи, привлекая к себе и стал баюкать, как маленькую.