Горнист

Сергей отвернулся от моря… Так. Все ясно. Поезд уехал. Машина уже не придет. Они остались одни… И Сергей неожиданно почувствовал облегчение. Теперь нужно рассчитывать только на себя… Он слышал доносившиеся из открытого окна разговоры о грушах, о хлебе. Вздохнул. Подумал. И отошел в глубину сада. Вынул из кармана голубой блокнот и сел под пахучей алычей на перевернутую, почерневшую от времени колоду, служившую раньше кормушкой для скота. «Я — старший. Витьку считать нечего. Хоть он и старше на полгода, да что с него толку?.. Значит, я командир. А что делать? Одними грушами не проживешь… и домой ехать надо… Что делать?» Он открыл блокнот. На первых страницах мелкими фиолетовыми буквами записаны слова любимых героев из прочитанных книг. Тут и Овод, и Суворов, и Сергей Лазо… Он пробегал глазами по строчкам: «Букли не пушки, коса не тесак…» Нет, не то! «В науке нет широкой столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Так то в науке! А здорово!.. «Сияющих вершин»!.. Вот человек!.. Перевернул страницу. В сгущающихся сумерках, еле разбирая, прочел: «Капитан, потерявший уверенность, теряет власть на корабле. Он не может быть капитаном…» Правильно! Уверенность — вот что главное! И Сергей решительно записал на чистой странице: «Список изолятора». Перечеркнул «изолятора» и написал «гарнизона». Еще подумал, зачеркнул все и вывел: «Список отряда на 27 августа 1933 года», — и ниже:

1. Резван Майя 12,5 лет

2. Покутняя Нина 11 лет

3. Трифонова Сонечка 10 лет

4. Иванова Вика 11 лет

5. Сапыкин Виктор 13,5 лет

6. Круглик Саша 10 лет

Командир — Сергей Синицын

План действий

1. Установить твердую дисциплину.

2. Накормить отряд и не давать реветь.

3. Добраться до Новороссийска и домой.

Перед окнами изолятора Сергей прочертил прямую линию и выложил ее белыми кремнями. Через окно взял горн, лежавший на сетке кровати…

Вечернюю тишину над притихшим селением раздробили звонкие, чистые звуки горна. Сигнал «сбор» ворвался в открытые окна изолятора. Пионеры, сидевшие и лежавшие на голых сетках кроватей, вскочили и бросились к дверям. Горн звал, торопил, приказывал! Сергей оторвал мундштук горна от губ и, став по стойке «смирно», уверенно скомандовал:

— Отряд! На вечернюю линейку становись!

Пионеры пошли к линейке — белой цепочке кремней. А он уже торопил:

— Равняйсь!.. Отставить!.. Сапыкин, Соня, а где ваши галстуки? Надеть — и бегом в строй!

Виктор и Сонечка повиновались. А Майя подошла к Сергею:

— Зачем ты это, Сережа? Все равно…

— Замолчи! Что ты панику разводишь?! Будем сидеть и плакать, да? Становись в строй!

Майя обиженно вскинула голову и отошла. Губы ее дрожали. Когда вернулись Виктор и Сонечка, Сергей перед затихшей по стойке «смирно» шестеркой товарищей произнес свою первую командирскую речь:

— Командиром отряда буду я. Завтра мы отсюда уедем… Я вам слово даю!

Сонечка всхлипнула. Сергей повысил голос:

— Приказываю все паникерские разговоры прекратить! Перестать реветь. Москва слезам не верит. Все продукты разделим поровну. А завтра… завтра будет нормальный завтрак! Кто не хочет подчиняться, пусть уходит из изолятора. Кто не согласен — шаг вперед!

Из строя никто не вышел. Только заворочался и засопел Виктор да чуть всхлипнула Нина Покутняя. А Саша Круглик поднял руку и предложил:

— А я буду твоим ординарцем! Ладно?

— Ладно, — невесело согласился командир. — Вольно. Разойдись!

Он извлек из кармана коробку спичек, обернутую для надежности в промасленную бумагу. Нащупал на стене керосиновую лампу-семилинейку. Зажег свет. По его приказу из разных комнат притащили в большую комнату изолятора, где раньше жили медсестры, три койки. Положили на сетки слой сена, застелили своими простынями и легкими байковыми одеялами. Во дворе разожгли костер и повесили кипятить два котелка воды.

На большом столе, пропахшем лекарствами и покрытом темными пятнами йода, при неярком свете лампы Сережа раскладывал оставшиеся в рюкзаках продукты. Тут было несколько сухарей, семь штук галет, пять кусочков сахару, кучка невысохшего еще лаврового листа (Майя везла маме в подарок), полторы блестящих от выступившей соли тараньки, полпачки малинового чая (суррогата в зеленой полосатой обертке, излюбленного, по случаю его дешевизны, лакомства Сережи, купленного еще в городе).

— Виктор, а у тебя что есть?

Виктор возился с мешком в самом углу, отвернувшись от других.

— Ничего… Вот только чеснока головка.

— И все?

— Все…

— Давай рюкзак к свету. Чего ты в потемках копаешься?

— Вот еще нашелся… мне и тут видно.

— Давай рюкзак! — потребовал Сергей.

— Не дам. Ни у кого не брал, а у меня… Нет у меня ничего!