Горные орлы

Солнце давно взошло, а в глубине конюшни все еще стучали ножи соломорезки, звенели ведра с подогретой для мешанки водой. Дымилась и пьяно пахла хлебом распаренная свежезамешиваемая сечка.

Зато, когда напоенные и вычищенные кони стояли у колод и ели посыпанную ячменной мукой мешанку, Рахимжан сбросил с головы малахай, расстегнул старую шубу, подставляя бронзовую грудь горячему весеннему солнцу, и весело сказал комсомольцам:

— Ну, ребята, отдокнем, мало-мало.

Рахимжан и комсомольцы сели. От потной седой головы старика поднимался пар, лица ребят раскраснелись.

Казах достал из-за пазухи рожочек с нюхательным табаком, натряс на большой палец левой руки добрую щепоть зелья и с наслаждением втянул в нос. Комсомольцы переглянулись. Они знали, что гроза прошла и что сейчас Рахимжан заговорит о лошадях.

— Вся сила у коня — в ноге, как у беркута — в крыле. Заморенный конь как бедный человек. Возьмем нашего Митри Митрича, — комсомольцы знали, что так Рахимжан зовет гнедого мухортого конька Соболька: горячего, пылкого когда-то скакуна. — Ты ему только опса на бруко положь — он себя через неделю чертом покажет. Ни одно зерно у доброй лошади напрасно не пропадет.

15

На заседание правления «Горных орлов», посвященное сбору семян, расхищенных в дни «опаринской коммуны», пришел директор совхоза — латыш Андрей Антоныч Ганза.

— Вот что, председатель, — сказал Ганза, когда Герасим Андреич дал ему слово для «маленькой внеочередной заявления», как выразился директор. — Совхозу в предстоящую зиму надо сена на пять тысяч голов. Дело государственное. Думал я — эмтеэс здесь нет. В совхозе есть тракторы. В колхозе есть рабочий рук. Какой посевной план в колхозе? — неожиданно и прямо спросил он Герасима Петухова.

Председатель с первых же слов понял, о чем будет вести речь директор, и ждал вопроса, заранее решив накинуть к плану полсотни гектаров.

— Четыреста га наш план… — не дрогнув, сказал Петухову и у него захолодело сердце.

— Кончай мышиный возня — совхоз спашет тебе пятьсот. Но… сам понимаешь… — Директор на минуту остановился.

Селифон вскочил. Герасим Андреич сделал ему знак рукой: «Сиди, пожалуйста», и Адуев сел.

В это время поднялся Вениамин Ильич.

— Согласны! Конечно, согласны! А то у нас и кони чуть ходят…

Но и его остановил председатель: в этих делах главным хозяином он по праву считал себя и никому не позволял в них опрометчиво вмешиваться.

Петухов не обдумал еще во всех подробностях слова Ганзы, выигрывал время. И как бы ни казалось выгодным предложение директора, Герасим Андреич не мог решить этого дела «смаху».

— Колхоз помогает нам убрать сено, а наш машин, наш тягло помогает пахать колхозу. Согласный?

Следы от оспы, исклевавшей когда-то лицо Герасима Андреича, проступили отчетливее. Условие директора совхоза и обрадовало и испугало его: «Уж слишком выгодно». Необычно выгодно было предложение, поэтому-то и растерялся и побледнел председатель.

— Надо подумать, товарищ Ганза. Пишите проектик договора, а мы обсудим, — сказал он наконец и испуганно обвел глазами присутствующих. Ему казалось, что не поспешил ли он даже и с предложением о проекте договора.

Ганза согласился:

«Отлично вижу, что выгодно тебе, но и мне тоже выгодно. Машин у нас будет сколько нужно, рабочих же рук летом здесь не найти ни за какие деньги, а сено для меня все».

Вениамин Татуров смотрел на Петухова, на Ганзу, слушал их, а думал совсем о другом: ему вдруг представилось, как огромнейшие мягкогорья, граничащие с Поповской еланью, заросшие волчевником, шиповником и таволожкой, недоступные конному плугу и покорные лишь тракторному прицепу, зазолотились морем пшеницы… В ушах стоял шум спелых колосьев…

Сегодня он ясно понял, что в жизнь колхоза, а следовательно, и в его личную жизнь безраздельно слитую с колхозом, по-настоящему вошла машина. Партия привела тракторы и в далекую Черновушку!..

Сложные чувства охватили Вениамина от сознания, что это его партия меняет лицо старой, раскольничьей Черновушки. И гордость и радость за свое будущее и за будущее миллионов таких же, как и он, землелюбов охватили Вениамина Ильича. С этого часа он понял, что дела их колхоза начнут поправляться значительно быстрее, чем думали даже самые пылкие мечтатели — комсомольцы.

«Вот шли мы пеши по лесной, заваленной буреломом тропке и вдруг сели на поезд. Теперь только паров набирать надо…» — думал он.

Вениамин Ильич подошел к директору совхоза и пожал его большую руку.

16

День Татурова был рассчитан до минут: он убедился, что при такой системе больше и лучше сделаешь.

Еще в первый год в армии его шеф, страстный спортсмен, незаурядный легкоатлет, взводный Петр Щербина прочел Татурову отчеркнутое место из книги Чернышевского:

— «Ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы…» И дальше читай: «Они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат: это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли». Это о Рахметове — здоровяке вроде тебя… Возьми, прочитай внимательно.

Характеристику Рахметова Вениамин Ильич часто приводил в беседах с горноорловскими колхозниками.