Горные орлы

— Омельян Аверкич! — выкрикнул Егор Егорыч и замер, ожидая, что вот сейчас остановится идущий и не обычным своим пискливым голосом, а рокочущим басом скажет: «Обознался, гражданин: Федот, да не тот».

И действительно, идущий остановился, а к Рыклину подошла длинная, ширококостная Прокудчиха и, обращаясь к мужу, неуважительно сказала:

— Омельян, да никак это Егорка Рыклин?

Мелкие, как утренняя роса, капли пота выступили на лице Егора Егорыча.

— Какими судьбами, Омельян Аверкич, мученичек пречестной?! На каких крылышках ангельчики донесли страдальца?.. — Егор Егорыч схватил Драноноску за плечи. — Не верю! Убей бог, не верю! Мы-то думали, что они, ироды, тебя на вечное поселение, а ты… Ух, да что же это я этаких гостей дорогих да средь пути, среди дороги пытаю! В горницу! Под образа! Омельян Аверкич… Душенька выболела, измучился, изболелся… Да, Омельян Аверкич!.. — Егор Егорыч и обнимал Прокудкина, и целовал его в лоб, в толстые губы, и тряс ему руки.

От Емельки он бросился к Прокудчихе.

— Да давай, давай скорей ношу с плеч своих, Матрена Садофьевна! — Рыклин силою снял у нее сумку с плеч и попытался снять и у Емельки.

Тяжело смотревший в землю Прокудкин отвел руку Егора Егорыча и сказал:

— Пусти, июда!..

Сумка выпала из рук Рыклина. Женщина подняла ее, и Прокудкины пошли от Егора Егорыча через площадь.

— Догнать! Обратить!! — глядя на удалявшихся путников, растерянно твердил Рыклин, но не мог сдвинуться с места. Емелька и Прокудчиха все удалялись.

— Омельян! — выкрикнул Егор Егорыч, в крике его были и ужас и мольба. — Ради бога, Омельян Аверкич… Подожди!.. — повторил Рыклин, все еще бессильный сдвинуться с места.

Прокудкин остановился, остановилась и его жена. Егор Егорыч подбежал к ним и повалился Емельяну в ноги.

— Не погуби! — умоляюще выдохнул он и схватил Прокудкина за сапоги.

Прокудкин силился освободиться, но Рыклин цепко держал его:

— Не отпущу, пока не умолю! Вот тебе на обзаведение… — протянул он пачку злополучных трехрублевок. — Возьми! Возьми ради бога!

Но Прокудкин отстранил его руку. Глаза его угрожающе сверкнули.

Егор Егорыч был близок к обмороку. Как в тумане, маячили огни деревни, заглушенно долетал собачий лай.

Рыклин плакал, непокрытая лысая голова его тряслась.

— Пожалей дочку мою, если в бога веруешь…

Егор Егорыч припал губами к грязным сапогам Емельяна.

— Пойдем! — тоном, не оставляющим надежды, сказал Прокудкин и, схватив жену за руку, с силой вырвал ногу.

Носком сапога он ударил Рыклина в глаз. Егор Егорыч разжал пальцы. Емелька и Матрена скрылись в темноте.

Ночью Егор Егорыч позвал жену.

— Садись!

Рыклиха села у ног мужа. Егор Егорыч подвинулся к ней и шепотом сказал всего только два слова:

— Драноноска вернулся!

Макрида Никаноровна хотела подняться с кровати, но не могла.

— Вернулся… Вернулся… — словно помешанный, твердил Рыклин.

До этого хотелось поговорить с женой о многом. Пожаловаться на несправедливость судьбы. Спросить ее: «Почему это получается так в жизни, что чем человек умнее, тем труднее ему живется, и только дураку никакой заботы?» Но ничего не сказал и ни о чем не спросил Егор Егорыч.

— Глаз с Прокудчихи не спускай! — приказал он и отвернулся к стене.

Макриде Никаноровне хотелось и дотронуться до головы мужа рукой и сказать ему какие-то утешительные слова, от которых и у самой бы посветлело на сердце, как это она умела делать раньше, но слов таких у ней теперь не было.

Весну и начало лета Егор Егорыч прожил на пасеке. С пасеки угнал он в Светлый ключ и продал там трех дойных коров и пару лошадей. После срезки пантов предложил светлоключанскому госмаральнику купить у него все маралье поголовье.

Продажу оформил в сельсовете. Секретарь по просьбе Рыклина написал ему справку: «Середняк Егор Рыклин, осознавший все до конца, ликвидировал единоличный свой маральник в неотъемлемую пользу госмаральника».

Емельян Прокудкин устроился на работу в совхоз, на ферму номер три. Молчаливый и раньше, теперь он вовсе замкнулся и; работая, как и прежде, с изумлявшим всех упорством, вскоре выдвинут был гуртоправом. В совхоз ушел и Зотейка Погоныш. А спустя год туда же устроился и Рыклин.

25

На собрание, посвященное итогам Всесоюзного съезда колхозников-ударников, пришли не только колхозники, но и все единоличники, педагоги, служащие совхоза, трактористы.

Селифон Абакумыч был в новом суконном пиджаке и в новых сапогах «со скрипом». Скрип этот все хорошо слышали, когда Адуев прошелся по сцене.

Празднично-торжественный Вениамин Татуров позвонил в колокольчик.

— Итак, товарищи, попросим нашего дорогого всесоюзного делегата, — глядя на Селифона, сказал он.