Горные орлы

— На твою присказку я тебе присказкой же отвечу — пень не околица, глупая речь не пословица. Укус твой насчет овечек в стаде глупый. И хоть ты и смертельно плешив, как пророк Илья, и в Моисеи смертельно ломишься, но Моисей из тебя смертельно такой же, как из хряка конь вороной…

Актив, артельщики, бабы и часть мужиков дружно захохотали. Егор Егорыч потупился.

Дмитрий решил тем же отплатить врагу, расквитаться за Ламброзца.

— Овечки, может, и глупеют, а человек умнеет в коллективе, в товариществе. И пример тому дикий, лесной человек. От одиночной своей дикости жрал он сырое мясо, а с камнем охотился. И скажу по совести я и тебе, Рыклин, и всем вам, товарищи: неколхозных мужиков, которые позаперлись в своих дворах, как дикий человек в пещерах каменных, внукам нашим на картинах показывать будут: вот-де чуди-люди жили, один другого живьем грызли…

Единоличники начали кашлять, посмеиваться, переговариваться друг с другом.

— К примеру взять хотя бы братьев Селезневых. У них весь интерес жизни на данном этапе: поскорей, получше да побольше отхватить для своих ловушек добычливый участок тайги да лучшие кедровники.

Собрание смолкло, поняв, что Седов перешел к главному.

— Старик вон Федулов еще лучше. Он контровое дело предлагает: сгоним алтайцев с их угодий, а сами пенки снимем. К чему ведет, товарищи, нас с вами эта недопустимая враждебность? К поножовщине! А мы вот, черновушанский сельсовет, этого не, позволим! Почему сильные должны вперед захватить пушнину? Где же бедноте за ними угнаться? А куда пойдут артельщики в промысел, у которых еще хлеб на земле? Кулаки слух пускают: артельщикам до белых мух не управиться, им не до промысла. Врут! Мы тоже пойдем. И кто сочувствует, уверен я, поможет нам в два-три дня хлеб управить. А мы уж их в обиду богачам не дадим!

Когда Седов кончил, первым поднялся Фома Недовитков.

— Одернуть зажиточных! Наш брат тоже не дурак!

Покрывая голос Фомы, яростно завизжал Емельян Прокудкин:

— Зануздать ухватчиков!..

— Запретить выход за орехами толстосумам!

Егор Егорыч сидел в углу и то надевал барсучью свою шапку, то снимал ее. Не глядя ни на кого, он поднялся и пошел к дверям, но у порога остановился, постоял, подумал и стал пробираться к Седову.

— Имей в виду: как я первый присоветовал, то, значит, и рыдван и лошадей моих с полной душой…

Дмитрий не слушал его.

Рыклин вышел из сельсовета.

Ужинал дома он молча, удивляя Мадриду Никаноровну рассеянностью и невнятным бормотанием.

— Своими руками вложил… в персты нож…

— Что ты это сегодня?..

Рыклин поднял на нее выпуклые, злые глаза и крикнул:

— Нож никогда, говорю, на стол не кладешь, старая дура!.. Подождите, я еще его запущу им в бок…

22

Первым приехал на сборный пункт Егор Егорыч. Новенький, прочный рыдван его был запряжен парою рослых, сытых темногнедых меринов.

Герасим Андреич и Седов переглянулись.

— В актив прет — палкой не отмашешься, — сказал Дмитрий и отвернулся.

Председатель артели посмотрел на разбитый колхозный рыдванишко, на замученную в работе куцую, с коротко остриженной гривой и челкой рыжую кобылу у коновязи и нахмурился.

— Не кобыла, а шлюха… глядеть страмно! — плюнул Герасим Андреич.

Егор Егорыч поставил свою упряжку рядом. Атласные шкуры гулевых меринов, раскормленные спины их были вычищены, расчесанные гривы спадали до колен.

На площадь стекались черновушане.

— Смотри, смотри, и селезневские приперли!

— Плачут, да идут!

Петухов бранился:

— Моду ввели — по самую репицу коням хвосты резать. Да она, куцая-то лошадь, все равно что баба плешивая. И слепень ее, по здешним местам, одолевает.

Герасим Андреич никак не мог успокоиться. Новый рыдван и сытые кони Рыклина, поставленные рядом с заезженной артельной лошадью, взволновали хозяйственного председателя.

— Ну, как ей этаким голиком от мошкары отбиваться! Потому она и худее вдвое, — не унимался Петухов.

Приехали еще на двух телегах.

Мужики были с вилами, женщины с граблями. С дальнего конца деревни подъезжали верховые. Подходили пешие.

— Жалей артельную тварь! Видишь, в ней в чем душа! Не лошадь — кость с дырой! Жалей ее, Никандра Стахеич, садись ко мне, мерины черта уворотят, — зазывал мужиков Рыклин. — Митрий Митрич! Я тут орудоваю, штоб, значит, времячко золотое не тратить…

Седов подошел к подводе Рыклина. Верховые окружили его. Ощетинившиеся зубьями вил, они напоминали Дмитрию волнующие дни партизанщины.

— Товарищи! Артель «Горные орлы» совместно с активом неубранную площадь разбила на два поля. Их надо заскирдовать и сколько можно обмолотить для сдачи хлеба государству. С полос до гумен расстояние поровну. Ответственный распорядитель Герасим Андреич.

— А угощенье будет? — крикнули с рыклинской подводы.

— На похоронах и то бывает… — не удержалась Матрена Погонышиха.

— Егора Егорыча нашим бригадёром! — закричали с рыклинской подводы.

— Рыклина!.. Рыклина!..

Герасим Андреич вскочил на свой рыдван и, волнуясь, забрал в руки вожжи.

— Скорей управимся — скорей выедем за орехом и на промысел! — радостно прокричал Седов.

Герасим Андреич тронул лошадь.

Верховые взвихрили пыль по улице.