Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Нет, надо взять себя в руки, стать выше личных антипатий, Владимир Нилыч Мухалатов прежде всего отличный специалист своего дела, и этим, только этим должно определяться к нему отношение. Ужасно, когда вступают в силу собственные интересы и входят в противоречие с общественными, государственными интересами.

И Жмурова и Лапик совершенно правы. Накладка с оформлением документов на аккумулятор Мухалатова — да, да, черт возьми, Мухалатова! Мухалатова! — это накладка получилась в известной степени и по его, Стрельцова, вине. Он сделал эту промашку неосознанно, никак не стремясь чем-то насолить неприятному для него человеку. Ему просто удалось выключить на какое-то время из своих особых, душевных забот это дело, так, как будто не существовало вовсе ни нового аккумулятора, ни Мухалатова. И он обрадовался той приятной легкости, которая сразу его охватила.

Но разве это достойно порядочного человека? И заместителя директора завода? Чем, собственно, такой психологический вакуум отличается от активной борьбы против неприятной для себя личности? Именно личности!

Нет, нет, Фендотов мог о чем-то забыть или чего-то не предусмотреть, это естественное и милое свойство его характера. Он, Стрельцов, человек совсем иного склада и обо всем должен помнить. Тем более постоянно должен помнить о «зеленой улице» для нового аккумулятора. В частности, и потому, что это — «аккумулятор Мухалатова».

А личное… Личное надо и решать всегда в строго личном плане, отделив его от общественного с такой же тщательностью, с какой разделяют изотопы урана, без чего ядерная реакция невозможна. Ты ведь решил для себя: забыть, что в самом начальном замысле это полностью твоя идея — новый аккумулятор. Ты решил: воплощенная в жизнь, твоя идея, как бы то ни было, принадлежит все-таки советской науке — и этого уже достаточно. Да, но как забыть, что Римма с Мухалатовым…

И, значит, ты неизбежно опять соединишь общественное с личным! Какой же выход?

В шлюзовой камере клокотала, бурлила вода. Теплоход вздрагивал. Поскрипывали стальные тросы. Небо, облака над головой разбегались вширь. Стрельцову все это было не ново, а бессодержательный, праздный галдеж на палубе раздражал. Он отступил в прохладный тихий коридор, рассекавший теплоход по длине надвое, вошел как раз в ту его часть, где располагались каюты люкс.

Вошел — и запнулся. У каюты, отведенной Лапик, к Стрельцову спиной стоял Мухалатов и осторожно давил на ручку двери. Потом заглядывал в замочную скважину и снова давил на ручку, очевидно пытаясь разгадать, заперта ли дверь на ключ или просто открывается туго.

Первым, непроизвольным движением Василия Алексеевича было — уйти, пока не заметил его Мухалатов. Но тут же, стихийно ломая весь ход предыдущих, сложных его рассуждений, ворвалась простая и отчетливая мысль: так поступить он не имеет нравственного права. Ведь этот человек считает себя женихом Риммы. Он ходит к ней в дом, и Римма, покорно влюбленная, готова бежать за ним, куда бы он ее ни позвал. Нельзя! Нельзя стать молчаливым соучастником и даже как бы поощрителем, оказывается, совсем не шуточной пьяной затеи Фендотова и Мухалатова! Личное это или не личное…

Холодные мурашки стянули ему кожу на лице.

— То, что вы пьяны, Владимир Нилыч, не освобождает меня от обязанности дать вам пощечину, — негромко сказал Стрельцов и подошел ближе.

Мухалатов быстро выпрямился. Не выпуская дверной ручки, подергивая губами в неопределенной улыбке, смотрел на Стрельцова. Потом сказал:

— Символически или в натуре? Если символически, — он пожал плечами, — что ж, принимаю смиренно. Но если в натуре — произойдет драка, Василий Алексеевич!

— И вам не совестно, Владимир Нилыч? — тем же негромким голосом спросил Стрельцов.

— А вам не кажется, Василий Алексеевич, что вы иногда оказываетесь не совсем там, где вас ожидают?

— Не думаю, чтобы вас здесь ожидали.

Не надо думать за других, Василий Алексеевич. Это хорошо умеет делать только знаменитый Вольф Мессинг. Вы помните Марка Твена? Том Сойер ходил на голове, чтобы обратить на себя внимание белокурой девчурки Бэкки Тэтчер. Не раздражайтесь, если женщины обращают на меня благосклонное внимание, когда я хожу на ногах…

— Вы едва держитесь на ногах, — уже несколько повышая голос, сказал Стрельцов. — У меня нет желания продолжать состязание в остроумии.

— А я жду пощечины, — заявил Мухалатов. И серая пленка на мгновенье затянула ему глаза. — Мне надоело. Хочу, наконец, с вами подраться!

— Уйдите отсюда, Владимир Нилыч! Немедленно уйдите! — едва сдерживая гнев, вскрикнул Стрельцов.

Добродушная усмешка вдруг промелькнула на губах Мухалатова.

— Как обычно, вы ничего не поняли, Василий Алексеевич. — И слегка наклонился к Стрельцову, продолжил с той двусмысленностью, с какой недавно провозглашал за столиком тост: — Здесь, за этой дверью, находится совсем не та, о ком вы думаете…

Теряя самообладание, Стрельцов оттолкнул Мухалатова, занес руку… Но — щелкнул замок, и на пороге появилась Галина Викторовна, слегка заспанная, сияя своей просторной, модной улыбкой.