Город

— Да я не об этом, — Павел зло махнул на неё рукой. Я о… — Три слова кувыркались у него во рту. Он взял её маленькую милую ручку покрепче и прижал к своей груди. — Я об этом, — сказал музыкант. Девушка почувствовала судорожное биение его сердца.

Три слова продолжали кувыркаться у него во рту, но сорваться с губ им уже было не дано, ведь эти губы сплелись с чужими в поцелуе.

В дверь постучали:

— Машка, открывай! Открывай, говорю, это я!

— Клиент, — девушка, отпрянув от лица Павла, выпрямилась и стрельнула в него глазами. — Тебя здесь не должно быть, не должны тебя здесь увидеть, шпиона этакого, давай полезай.

— Куда? Под кровать? — Обомлел Паша. — Ты сдурела? Не впускай его и всё.

— Машка, я долго ждать буду?! — Задолбили суровым кулачищем в хлипкую дверь.

— Судьбы людей судьбами людей, казни казнями, но мне тоже жить на что-то надо, — зло прошипела Мария. — Я же у тебя скрипку не отбираю! — Она встала со стула и пошла к двери, при этом угрожающе поглядывая на Павла и покрикивая: — Иду, иду, дорогой!

Скрипач заметался по комнате, пробежал по ней сумасшедшими глазами пять раз и не придумал ничего лучше, чем спрятаться за дверь, которую Мария вот-вот откроет. Он подбежал тихо, прильнул к стене, прижавшись по плотнее. Девушка неуловимо лёгкой походкой достигла двери, элегантно коснулась одними подушечками пальцев ручки, дёрнула её на себя и спрятала скрипача за дверью.

— Маш, ну заколебёшь ждать, ёлы-палы! — Взорвался добрым негодованием тучного телосложения мужчина, который был больше похож на медведя, одна лапа которого уже оказалась на ягодице Марии.

— Ну, знаешь, собраться надо, одеться, — промурлыкала она, склонив голову на бочок.

Павел продолжал прятаться и подсматривал в щёлку. Мужчина долго в дверях стоять не стал, положил девушке вторую руку туда же, куда и первую, подхватил её на руки и понёс к кровати.

Музыкант уловил момент, вынырнул из-за двери и скрылся в коридоре, попутно закрывая за собой дверь. Последнее, что он видел — необъятных размеров мужчину, который впивался зубами в шею девушки, а та уже начинала тихо постанывать. В шею, принадлежавшую той девушке, к которой Павел испытал такие чувства, которые никогда до этого ни к одной из представительниц противоположного пола не испытывал. И то ли он почувствовал ревность, то ли бессилие, что не может позволить ей такой уровень жизни, чтобы она не занималась этим.

В любом случае чувствовал он себя, стоя за дверью, из-за которой начинали доноситься всё более и более громкие вздохи и стоны, паршиво. Просто ужасно. И не знал он, чем притупить это чувство, которое лезвием ножа скребло по сердцу, беспрепятственно проникая прямо между рёбер.

Мария стонала. Павел плакал.

* * *

Эмиль стоял на коленях не в силах подняться. Метель завывала всё сильней и сильней, лупила нещадно по лицу и в грудь, беспорядочно меняла направление, дула то в одну, то в другую сторону. От неё невозможно было уклониться, невозможно было спрятаться. Оставалось только одно — бежать.

Эмиль из последних сил поднялся, рванул с места, проделав два шага, а затем его что-то с силой потянуло вниз. И потянуло так, что он не смог сопротивляться. Без сил он свалился в снег, оставляя на нём следы своего пребывания тут, которые сотрутся уже через несколько минут.

Он смотрел вокруг и под себя, искал причину, но под ним не расступался снег, как если бы он попал в очередную лавину, никто не бил его и не пытался задушить, никто в него не стрелял. Эмиель сам уже всё сделал. Эмиель сам добил себя.

Его взгляд устремился на крюк, обвязанный вместе с жестяной банкой, для опоры, вокруг его левой руки. Он заглянул внутрь, под жестяные стенки конструкции, там, внутри, находилась его культя. Волк, что отгрыз её, был профессиональным хирургом, но он далеко не был профессионалом в области инфекций. Из того места, где ранее была рука, шла чёрная кровь, а сама рука покрылась множественными вздутиями, непонятными точками и, очевидно, она гнила. А вместе с ней ослабился иммунитет самого Эмиля, потерял прежние силы и она сам.

Возможно, крюк только помогал, ведь на холоде замерзал вместе с привязанной к нему проволокой банкой, а потому может быть даже останавливал процесс гниения. Но это были всего лишь догадки. Лидер группы не особо разбирался в этом. А даже если крюк и останавливал гангрену, то рано или поздно Эмиель будет заходить в тепло. Если ему, конечно, вообще удасться это тепло отыскать, в чём он сейчас сильно сомневался. Руку нужно было ампутировать раньше и полностью, а сейчас его ждёт неминуемая гибель уже через пару дней. Как раз к приходу бури. Может быть, это и есть его судьба? Остановить бурю. Поэтому ему и отвели столько.