Город

Эмиель распростерся на пушистом чистом снегу, точно как на покрывале, и подумывал о том, что из того корабля должен был спастись лишь Пётр. Сам Эмиль мог бы накормить каннибалов до сыта, чем бы успешно их и отравил. Зараза неумолимо распространялась в нём, проникла в самые потаённые уголки, включая даже крепость Человечность. Ведь даже мысль о спасении всего мира, о том, чтобы остановить эту великую бурю не вселяла в него особого энтузиазма. Пусть лучше этим занимается кто-нибудь другой. Например, Пётр. Вот где он сейчас, когда он так нужен? Ай, не важно.

Эмиель пробовал звать его некоторое время, но вьюга проглотила все слова. А те, что не проглотила, отнесла далеко-далеко в сторону. Напарник исчез.

Вокруг всё теплело, солнышко грело лучами, даже метель как-то поутихла.

На самом деле поутихла она только в голове Эмиля, а на деле она всё также неслась по пустошам, рвала и метала.

Он перевернулся на живот и подумал:

— «А всё-таки судьба нам, людям, видна сразу, достаточно просто присмотреться. Судьба отличается от «несудьбы» тем, что от неё не уйдёшь. Что тогда в пещере, ему пришлось выползать из норы и дохнуть на холоде, расплачиваясь за свои оплошности, что сейчас. Эх, Родя, Родя, прости меня за то, за это, за всё прости, не хотел я такого, не такой судьбы я нам желал.»

Эмиль прислонился щекой к холодному снегу, почувствовал себя так хорошо-хорошо. А метель совсем стихла. Снег начал таять, солнце стало невероятно огромным и тёплым. Очень тёплым.

И в ореоле бесконечно горячего желтого света появился силуэт, этот силуэт приближался к нему, подходил всё ближе и ближе. И вдруг проявился, точно на фотоплёнке.

Мужчина в лёгкой весенней(о, как лакомо это слово) одежде, державший за руку свою дочку, сказал:

— Что с тобой, Эм? — Пётр назвал его по дружески, по товарищески, чем и вызывал улыбку у лежащего на земле мужчины.

— Я? Принимаю судьбу, Петь. А ты что, получается, нашёл дочку? — Спросил Эмиль.

— Нашёл, как видишь, — улыбнулся его соратник, сжав руку дочери покрепче. Та тоже улыбнулась. И лицо её было слегка бледноватое, но улыбка почти как у солнышка. — А ты что, думаешь, судьбу принял? Нет, ты бежишь от судьбы. Я тогда тебе этого не сказал, скажу сейчас: ты такой человек, который хочет как лучше для людей. Ты и в бурю изначально не поверил потому, что боялся, боялся, что не найдётся решения этой проблеме, что ты не сможешь отыскать к ней подхода. И тогда, по твоей системе морали, все трупы людей были бы взвалены на твои плечи. Но ведь ты даже не пытаешься. Ты сдался.

— А что ещё делать? Я устал, — объяснился Эмиель.

— Вставай и иди, слабак. Вставай и иди. Какой бы тяжелой не была ноша, чтобы тебя не заставили делать или чего-бы ты сам такого на себя не взвалил, вставай, иди. Сдаться и умереть всегда успеешь. А вот сделать что-то, хотя бы что-то, такой шанс не многим выпадает. Вставай и иди, Эм, давай, — он взял его за плечо, помог подняться, отряхнул. Эмиель весь был в грязи и пыли. Он посмотрел под ноги и увидел землю, увидел почву, которую до этого видел лишь только в Городе в теплице и то, в ограниченном количестве. — Иди, — сказал ему Пётр.

Его соратник и дочь его соратника взяли его за обе руки, повели вперёд, а он пошёл, пошёл навстречу трудностям и преградам, ведь сдаться он всегда успеет. И все смеялись вместе с ним, и он смеялся от радости.

Вокруг свистела метель, пенилась вьюга, вихрями врезаясь в друг друга.

Эмиль посмотрел под ноги, не было там ни земли, ни грязи, ни даже пыли там не было. Только бесконечная-бесконечная снежная гладь.

А руки его почему-то безмолвно вытянулись вперёд, будто его кто-то тянул вперёд, хотя на самом деле он сам шёл. И снова на его левой руке вместо нормальной руки оказался этот чертов крюк, точно клеймо исследователя, пустынника, который по традиции обязательно отдаст свою жизнь Пустошам.

Эмиель вышел к какому-то хребту, сошёл с плоскогорья и взобрался на небольшую возвышенность, с которой он мог оглядеть окрестности — метель, хоть и продолжала выть, даже ещё свирепее, но хотя бы не застилала глаза и не поднимала туман из снежных иголок.

И он увидел.

Его взору предстала орда голов, бесчисленное, как снега в пустошах, количество людей, которые устилали пустоши точно кровом. Они копошились как муравьи или тараканы всюду, взбираясь друг на друга. Всё было в людях, в их палатках и караванах, в их лагерях у костра. Казалось, никому не было и дела для Эмиля, но так не казалось, так было на самом деле. Ещё одним беженцем больше, ещё одним меньше — в бескрайнем потоке человеческих туш человеческая единица не стоила ничего.

Лидер экспедиции, правда, непонятно какой, из кого и какого назначения, выбрал самый быстрый способ спуститься — жалеть себя ему уже было незачем. Он просто упал на колени, а с них нырнул головой вниз, в пропасть, смертоносно опасно и быстро скатываясь со снежного склона.

Мужчины, женщины и дети некоторое время наблюдали за его падением, но отвлёк он их от их дел не надолго.