Город Антонеску. Книга 1

Пункты, которые остались засекреченными, видимо, могли обнажить нечто «такое», что и сегодня, через 75 лет после тех трагических событий, обнажать нельзя.

Но что это может быть?

Что может быть позорного в спасении населения?

Что может быть преступного в эвакуации детей?

Преступной может быть только «НЕ эвакуация»!

Видимо, сталинское постановление «О порядке эвакуации населения» не предусматривало… эвакуации населения!

Не предусматривало эвакуации детей!

Эвакуироваться из Одессы могли только семьи партийных и советских работников, семьи военнослужащих, заслуженные деятели науки, университетские профессора, врачи, писатели, артисты – в общем, люди, представлявшие какую-то «ценность».

Все они эвакуировались организованно по специальным спискам и снабжались так называемыми «эвакоталонами», в которых указывалась дата эвакуации, место назначения и транспортное средство. Люди, снабженные эвакоталонами, получали возможность втиснуться в трюм грузового парохода, влезть на грузовик или на открытую платформу эвакопоезда.

Ну, а те, кому не положены были эвакоталоны?

Те, кто не входил в «контингент, подлежащий эвакуации»?

«Не партийные», «не советские» и «не ценные»?

Эти люди, если они решались эвакуироваться, вынуждены были сделать это самостоятельно – на свой страх и риск.

В этом случае они даже эвакуированными не назывались.

Они назывались «беженцами».

И никто никакой ответственности за них не нес: «Разве вам не понятно – идет война! И так забот полон рот!»

Вдоль всех железных дорог для эвакуированных были устроены «эвакопункты», где они получали продукты питания, одежду, медицинскую помощь. У них были деньги, небольшие, наверное, но все-таки деньги. А в местах назначения им предоставлялись жилье и работа. И самое главное, у них была маленькая такая «бумажка», в которой черным по белому было написано, что имярек с семьей эвакуируется из такого-то пункта в такой-то.

У беженцев не было ничего!

Ни транспорта, ни продуктов питания, ни денег.

Беженцев никто не ждал на эвакопунктах, и тем более никто не будет ждать их там, где они остановят свой бег.

И тут возникает интересный вопрос.

А была ли советская власть вообще заинтересована в том, чтобы эти люди бежали? Была ли советская власть заинтересована в том, чтобы «контингент, НЕ подлежащий эвакуации», эвакуировался?

«АСУ – Мышеловка»

Ответ на этот вопрос дают два знаковых документа:

1. Указ о переходе на 8-часовый рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих предприятий и учреждений.

2. Указ о режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время.

Первый указ был выпущен еще до начала войны – 26 июня 1940-го, а второй – ровно через год – 26 июня 1941-го.

В соответствии с этими указами, люди, самовольно оставившие рабочее место, предавались суду по законам военного времени.

И касалось это в Одессе многих: портовиков, железнодорожников, строителей обороны, врачей, медицинских сестер и вообще всех рабочих и служащих, обеспечивающих жизнь города.

Город должен был жить!

Кто-то должен был ухаживать за ранеными, стоять за прилавками магазинов, кто-то должен был печь хлеб, водить трамваи, выпускать газеты. Кто-то должен был, наконец, хоронить умерших.

Эти люди входили в «контингент, НЕ подлежавший эвакуации» просто потому, что нужны были городу.

Нужны, пока город сражался!

Но кроме «нужных», этот контингент включал еще большую группу «не нужных». Или, как говорили у нас в Одессе, «балласт»!

«Балласт», который корабль, терпящий бедствие, сбрасывает за борт!

В эту группу входили дети, старики, инвалиды…

«Балласт» не нужен был городу, но и не мог быть эвакуирован.

Наплыв «балласта» в переполненные эвакуированными тыловые города усложнил бы ситуацию в стране, все силы которой должны были быть направлены на отпор врагу.

Так что, весь «контингент, НЕ подлежащий эвакуации» – нужный и не нужный, – не должен был эвакуироваться.

А для того чтобы этот контингент не поддался панике и не начал вдруг бежать, город был… закрыт.

Закрыт? Но как можно закрыть город?

Да легко!