Город без людей

Ах, как это прекрасно — жить! Ему представились пунцовые губы Деспины. Какое наслаждение даже просто думать о ее нагом извивающемся теле!

«А как же контора? Черт с ней! Один день можно пропустить!»

Погода — чудо! Забыл домой принести еду...

Ключ от их виллы в Бююкдэре у него в кармане. Когда они зимой переезжали на Бейоглу, мать старательно запаковала вещи, убрала ковры, заклеила окна бумагой. Однако... В этом есть своеобразная прелесть — предаваться любви среди хаоса беспорядочно расставленной мебели.

Цветы в саду налились бутонами. Море ослепительно сверкает под жарким солнцем. Легкие волны нежно ласкают мшистые камни бухты. Деспина раздевается. Пучок ярко-красного света, проникающий сквозь щели заклеенного бумагой окна, падает то на плечо, то на шею, то на губы. Молодое розовое тело жадно пьет солнце. Далекий гудок парохода, отчаливающего от пристани Киреч-бурну, чем-то напоминает колыбельную песню. Да, мир покоится в центре любовной галактики, состоящей из атомов, желающих друг друга!

— Джемиль!.. Джемиль!..

Молодой адвокат поднял голову. В нескольких шагах от него остановился автомобиль. Открылась дверца.

— Ты куда? — спросил Фахир.

— Так... А ты?

— Еду снимать фильм.

Джемиль улыбнулся. Наконец-то Фахир нашел толстосума, рискнувшего вложить капитал в художественный фильм — многолетнюю мечту молодого режиссера. Сейчас Фахир с утра до вечера был занят тем, что гробил у кинокамеры метр за метром пленку, а с ней и деньги, которые предприимчивый коммерсант заработал во время войны, спекулируя на черном рынке сливочным маслом.

— Поехали!

— Не могу...

— Почему? Смотри, какая погода!

— У меня суд...

— Ну, как хочешь. А то я опаздываю. Помост для съемки давно готов.

Адвокат опять улыбнулся. Ему ли не знать Фахира? Не было случая, чтобы тот хоть раз пришел куда-нибудь вовремя.

Джемиль помахал рукой вслед быстро удаляющемуся автомобилю.

Когда Фахир вылез из машины у сада «Айле бахчеси», принадлежащего Барбе и расположенного по дороге к памятнику Свободы, актеры начинали уже третью партию в нарды. Оператор лежал под деревом и созерцал небо.

Едва режиссер появился, один из рабочих вскочил с места и, желая первым обрадовать патрона приятным известием, принялся расспрашивать сослуживцев, где находится ближайший телефон.

Фахир метнул взгляд на Харику, которая снималась в главной роли. «Какие ноги!..» Затем крикнул:

— Живо, ребята! Начинаем.

Лужайка за баром должна была изображать одну из деревень в окрестностях Бурсы. Фахир считал, что лужайки везде зеленого цвета. Оператор установил камеры, актеры перетащили на луг солнечные рефлекторы. Несколько горожан, заглянувших в «Айле бахчеси», чтобы насладиться весенним утром, добровольно пришли им на помощь.

Харика снова подкрасила губы. Хадживат Хюсейн, взятый на роль молодого героя, в последний раз пригладил волосы гребнем, в котором почти не было зубьев.

Ассистент заглянул в тетрадь:

— Сто семьдесят восьмая сцена. Дальний план...

Фахир бросил молниеносный взгляд на Харику и Хадживата, занявших свои места на помосте. «Какие ноги!..»

— Так, — сказал он. — Теперь вы должны сделать следующее. Харика выскакивает из-за деревьев и бежит к Хюсейну. Увидев Харику, изумленный Хюсейн замирает на месте, затем испускает радостный крик и обнимает ее. Ясно?

— Да.

— Тогда начали. Вы готовы?

— Готовы.

Камера затрещала, как швейная машина. Харика и Хюсейн с жаром принялись играть сто семьдесят восьмую сцену. Они что было силы стиснули друг друга в объятиях. Однако Фахир остался недоволен. Сцена повторилась. Затем еще раз, еще... От страстных объятий Хадживата у Харики заныли кости.

Наконец Фахир приостановил съемку и обернулся к ассистенту:

— Я отказываюсь. Выбросьте этот кусок из сценария.

Харика и Хадживат растерянно посмотрели на Фахира.

Консультант режиссера итальянец Секондо Сера, сладко спавший под деревом, открыл глаза и, заметив около себя цыганку Наиме, обратился к ней на ломаном турецком языке:

— Что хочет ты?

— Дай погадаю, раскину бобы, поведаю судьбу, мой светловолосый красавец-эфенди.

— Ты гадает?

— Да, да, гадает... Хочешь — на бобах, хочешь — на зеркале.

— Гадает и что говорит ты?

— Скажу, что было, что есть, что будет. Только брось в этот платок денежку. По глазам вижу: твоя судьба — блондинка.

— Не желаю блондинка.

— Тогда пусть будет брюнетка.

— Не желаю брюнетка!

— Видно, тебе по сердцу рыжеволосая. Только брось сначала денежку...

— Не желаю рыжеволосая!.. Деньги, понимаешь, деньги... Про деньги скажет ты?

— Дай ручку, гляну... Ох-ох-ох, деньги, деньги, да какие деньги! Пройдет три меры времени, и в руки тебе попадут большие деньги.

— Три меры времени?

— Да, три меры. Может, три дня, может, три месяца, а может, три года. Взгляни на эту линию... Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Ну и длинная линия...

— Какая линия?

— Линия жизни, жизни... Вековать будешь, вековать, драгоценный.

— Что есть вековать?

— Обыкновенно, вековать... Много жить будешь, жить! Только брось денежку.